КОМАНДИР РОТЫ ЛЕВАН ЗАРИЯ: “ГИВИ КРИЧАЛ О НАШЕЙ ПОЗИЦИИ: “РАЗБОМБИТЕ ЭТОТ “МУРАВЕЙНИК” УЖЕ НАКОНЕЦ, ОНИ НАС ПРОСТО ЗА#БАЛИ!”

Когда однажды к нам в гости пришли "киборги" из аэропорта, они не то чтоб удивились, они нам сказали, что мы какие-то ненормальные, что держимся тут. Бесконечные обстрелы – вот что такое эта позиция. Враги не могли нас брать штурмом из-за укреплений, поэтому они пытались просто нас выбить оттуда. Однажды, когда мы с Лемом дежурили, я пошел отдохнуть ненадолго, и прозвучало ровно 4 выстрела из 120-го миномета. От Лема один из снарядов взорвался где-то на расстоянии 4 метров, а над моей головой сантиметрах в 30 пролетел второй. Еще бы 10 сантиметров влево – и попало бы мне в голову. Контузило меня тогда кошмарно.Мне было 19 лет, когда я взял оружие в руки. Родом я из Сухуми. Просто так сложилось, что началась война в Грузии, и свою землю я не хотел никому отдавать. У меня отец был комбатом, и по сути, все мужчины в семье и деды, и прадеды – все воевали.

Леван первый справа

После того, как нас выгнали из Абхазии через Сванетию, я оказался здесь, в Тбилиси. И решил пройти спецподготовку, военные курсы “Командос”. Отучился и стал ротным. Тогда было столько конфликтов в Грузии, я участвовал в каждом из них, и получать высшее военное образование у меня просто не было времени. Воевал в Ираке, был простым офицером. Перед тем как поехать туда, я проходил подготовку вместе с американцами.

Война в Украине от Грузинской отличается только масштабами, и тем, что технологии пошли вперед. А ту тактику, которую мы применяли против русских в 2008 году, они теперь используют против Украины. А именно начали работать маленькими группами: атаковать и отходить, такого у русских не было ни в 93-м, ни в 2008 годах во время конфликтов в Грузии.

В Украину я приехал, потому что украинскому народу нужна была помощь – это первое, а второе – украинцы помогали нам, когда война была на нашей земле.

Я ненавижу политику, потому что политики нам всю жизнь портят, сколько я себя помню. Но я – профессиональный военный, а значит, своим опытом я могу многим помочь и обучить.

Я – капитан, и последнее, что я делал еще в Грузии – руководил ротой. Тем же самым занялся и в Украине – руководил 6-й ротой, второго бата 93-ей бригады. Но сначала попал в батальон “Донбасс” в конце августа 2014 года. Мы пришли туда уже после Иловайска. Руководство “Донбасса” дало мне ребят, чтоб я их готовил. Можно сказать, что мы сами формировали роту, ну а парни попались очень хорошие и обучались на пятерку. Я считаю, что мне очень повезло знать этих людей.

“Донбасс” не оформлял людей официально, и многим это не нравилось. Возле нас недалеко находились чеченцы. Я познакомился с Исой Мунаевым. И однажды меня с ним вызвал к себе какой-то генерал, начальник округа и предложил нам с ребятами перейти в 93-ю бригаду. Он пообещал, что для парней там все будет официально. Иса отказался. А я собрал людей, поговорил – и они дали добро.

Мне этот генерал дал слово, что я буду командовать ротой, но неофициально, потому что я иностранец. В 93-ей нас приняли очень хорошо. Официально ротным стал Богдан Димитрук, позывной Майор – отличный парень. Сейчас он командир второго батальона 93-ей бригады. Фактически с ним мы и создали нашу 6-ю роту – 109 человек. Каждого из ребят в ней я очень уважаю. У нас даже лозунг был мушкетерский – “Один за всех и все за одного!”

Меня вопрос, что я не оформлен, тогда как-то не волновал. Я получил документы волонтера, который помогает 93-ей бригаде и может передвигаться в АТО.

Нам выдали 10 БМП, и 13 ноября мы вышли в зону АТО. Сначала мы приехали в Желанное, а оттуда нас перебросили в Водяное. Нашу группу сразу же перевели в подчинение комбрига, как резервную роту. Поскольку я знал, что такое резервная рота, понимал, с чем именно нам придется столкнуться. То есть комбриг решал, куда нас отправить и что мы должны делать: атаковать, защищать и так далее. Можно сказать, что мы были, как его правая рука.

Почти сразу после нашего прибытия, от комбригов 80-ки и 93-ей поступил приказ атаковать вражеские позиции в районе монастыря, который находился за аэропортом, там же, где большое кладбище. Но я тут же начал спорить с ними, что приказ – это одно, а надо бы знать, как обстоят дела в районе аэропорта, получить информацию от разведки. А когда мне сказали, какие маленькие силы бросаются на атаку, я очень возмутился, что так нельзя. Да, я понимал, что надо людей из окружения выводить, но на атаку выделили только 3 БМП и 2 МТЛБ. Началось много споров, после которых комбриг 80-ки сказал, что поедет с нами, однако это не спасло ситуацию. Когда мы доехали до вышки в аэропорту, начался такой обстрел по нам, что комбриг развернул всю технику – и мы отступили. Ранило 2 человека. Когда вернулись, я прямо в лицо высказал: “Мужики, я же вам говорил, что не надо было этого делать!”

В первый день с нами не было Майора, а на следующий день подключился и он, и на этот раз мы шли в атаку с 4 танками, 7 БМП и 2 МТЛБ. Заходить решили с двух сторон. Программа максимум у нас была взять монастырь, а минимум – вытащить людей из окружения. С одной стороны атаковал Майор, 2 танка и 4 БМП, а с другой стороны руководил я. Тоже с двумя танками, 3 БМП и 2мя МТЛБ.
Когда зашли в аэропорт, Майор сумел дойти до монастыря и там начать бой. А вот мои танки уехали, а без них наступать было самоубийством. Я развернул все машины и высадил свою группу около вышки в ДАПе. Противник заметил это – и все свои силы перекинул на нас. Были и прямые стычки, и бомбежки. По нам отрабатывал вражеский танк в течение 9 часов. Тогда же погиб мой земляк Томаз Сухиашвили – подорвался на растяжке. Атаковать мы начали в 12 дня.

Когда стемнело, где-то 12 наших ребят выдвинулась в сторону группы Майора, к монастырю. А самого Майора тогда очень серьезно ранило. Парни тогда там очень мужественно держались, для многих ведь это был первый бой, и они в этот бой пошли, даже глазом не моргнув. Но когда после ранения Майора ребята оттуда возвращались, погиб еще один наш боец – Фикс.

А мне тоже пришел приказ идти в атаку. Я начал перегруппировывать людей, но нас начали очень серьезно бомбить. И понятно, что наши БМП против танка были равны нулю. Во время этого обстрела ранило 22 человека. И когда после этого, я вновь получил приказ атаковать, я их всех послал в одно место и начал эвакуацию людей.

Эвакуировал абсолютно всех.

В какой-то момент меня от взрывной волны так отбросило, что я сильно ушиб позвоночник, даже двигаться не мог. Но решил остаться и не бросать своих ребят. Я знал, что Майор серьезно ранен и руководить остается только мне, потому что, несмотря на чертовские боли, я мог соображать. Ближе к 12 ночи, те ребята, что вернулись из-под монастыря, эвакуировали и меня.

В целом тогда нам удалось вытащить многих парней из терминала.

И я считаю, что после того, что там творилось, потерять двоих и вывезти 20 ранеными – это очень круто. Сохранять бойцов – вот важнейшая вещь на войне, меня так учили. Они должны получать в бою большой опыт, и их нельзя пускать в качестве мяса ни в коем случае. Чем больше боец видел боев и участвовал в них, тем он опытнее и опаснее для врага.

Во время этой операции был интересный момент. Когда Майор атаковал монастырь, ранило некоторых его ребят. Он дал команду эвакуировать раненых. И когда ребята, которые вывезли раненых, возвращались обратно, попали в какое-то болото. Их БМП утонул, а они сумели оттуда выбраться, но заблудились и остались на сепарской территории. Всего потерялось 8 человек, они разделились. Двоих мы вытащили раньше, а 6 человек в течение недели прятались на крышах домов, где жили сепары. Это было в селе Жабье. У ребят тогда был еще и раненый, боец с позывным Ленин. Когда они наконец вышли со мной на связь, я пообщался с разведкой, потому что сам толком не мог двигаться, и разведчики провели небольшую операцию, чтоб вытащить парней оттуда: создали отвлекающую видимость атаки, чтоб заблудившиеся смогли выйти.

Леван и его 6-я рота второго батальона 93-ей бригады

После операции в ДАПЕ, нам дали отдохнуть буквально дней 10. Я думал, что привел себя в порядок, но оказалось не совсем. Спина еще долго давала о себе знать.

Затем, в конце ноября, мы получили приказ заменить первый бат 93-ей бригады, который стоял в так называемом “Муравейнике”. Так эту позицию назвали Гиви и Моторола. Она находилась по другую сторону взлетки от аэропорта. Это был холм – насыпь земли, которая образовалась, когда строили ДАП. В ширину метров 100 и в высоту – где-то 15-20. Естественно, я пошел занимать позицию вместе с ребятами. Со мной был Лем, которого недавно убило. Он был отличным мужиком, командиром взвода и просто человеком.

Когда мы заходили, противник знал, что идет смена и в тот же вечер, видимо, они собирались взять это место, но мы их отбили.

Находясь там, ребята провели очень большую работу по сооружению фортификаций. Укрепились мы на отлично. Я разделил роту и началось посменное дежурство. По двое суток каждая группа. Группами руководили Лем и Механик. В этом “Муравейнике” мы находились очень долго – около трех или четырех месяцев. И своим присутствием и действиями просто с ума сводили Гиви и Моторолу. У меня даже есть записи радиосвязи, где Гиви кричал: “Разбомбите этот “муравейник” уже наконец, они нас просто за#бали!” Мы постоянно отсекали их попытки атаковать. Для нас самыми опасными были дни, когда менялись смены. Враги знали, когда это должно происходить, и очень мощно обстреливали. Всегда было много раненых. Во время одной из таких пересменок убило еще одного товарища – Береста.

Стратегически “Муравейник” – это первая линия обороны, дальше были Пески. И, по сути, там это была чуть ли не единственная высота. Рядом с “Муравейником” была горка гораздо меньше, но мы ее тоже укрепили и поставили людей.

Когда однажды к нам в гости пришли “киборги” из аэропорта, они не то чтоб удивились, они нам сказали, что мы какие-то ненормальные, что держимся тут. Бесконечные обстрелы – вот что такое эта позиция. Враги не могли нас брать штурмом из-за укреплений, поэтому они пытались просто нас выбить оттуда. Однажды, когда мы с Лемом дежурили, я пошел отдохнуть ненадолго, и прозвучало ровно 4 выстрела из 120-го миномета. От Лема один из снарядов взорвался где-то на расстоянии 4 метров, а над моей головой сантиметрах в 30 пролетел второй. Еще бы 10 сантиметров влево – и попало бы мне в голову. Контузило меня тогда кошмарно. Нас с Лемом вытащили и зашли другие ребята. Вообще самое тяжелое там – это то, что основная масса ребят была контужена.

После вот этой третьей контузии я понял, что мне бы надо прийти в себя.

И учитывая, что Майор был в больнице, а мне тоже было достаточно плохо, я делал ставку на ребят. И ротным видел бойца с позывным Механик. Зовут его Александр Борщ. Он был лейтенантом, взводным и отличным парнем.

Когда мы только выдвинулись в АТО, я по-своему создал группы по 12 человек. Всего у нас было 6 групп. Я решил, что взвод – это советская тема. Ведь никто не подумал даже, что экипировка, которую мы сейчас одеваем – она ведь не для БМП, в ней 8 человек просто туда не поместятся, а если и втиснутся, то они еле-еле выйдут оттуда, а это опасно и очень неэффективно. Механик был одним из командиров такой вот созданной мной группы.

Я своим ребятам всегда помогал и что-то подсказывал, то есть всегда старался быть рядом, и если я научил их, то должен вместе с ними пойти в бой. Но когда я понял, что мне надо отдохнуть, четко знал, что Механик справится. А взводными я видел Лема и Фирса.

Однако на этом фоне у нас возник конфликт с командиром второго батальона. Он не соглашался с тем, как я распределил людей. Поскольку у меня были хорошие отношения с комбригом Клочковым, для того, чтоб не раздувать конфликт, он перевел меня в Курахово.

Правда, сначала я перешел в Желанное, чтоб готовить разведку 1-го бата. Но не успел ребят подготовить до конца, как их вывели и перебросили в другое место, а я перешел в Марьинку. Тогда мы тренировали разведку 20-го бата, с группой грузин из 6 человек. Это профессиональные военные. Помимо тренировок мы же с ними и воевали.

А командир второго батальона случайно подорвался на своей машине, его ранило. Получилось, что ему из-за таких обстоятельств пришлось уйти. К этому моменту Майор пришел в чувства, стал на ноги и его поставили командиром 2-го бата. Механик, как я и хотел, стал ротным, Лем и Фирс – взводными, в общем, все стало на свои места.

С 20-м батом я вместе прошел бои в Марьинке, под Курахово. Это было в апреле. И вплоть до сентября этого года я был с ними. А с начала осени я дома, приехал погостить, ведь фактически год не видел свою семью.


Леван с бойцами своей роты (сидит первый слева)

Но я собираюсь вернуться в Украину. Хоть я и ненавижу войну, но для меня воевать – это легко. Я привык к этому. А тяжело, это когда людей гробят из-за глупого приказа. И видел я такое, к сожалению, очень много раз. Понятно, что есть какие-то срочные задания, кому-то надо помочь, но делать это надо грамотно.

Своей работой я горжусь. Пока я руководил ротой, погибло 3 человека. Лем четвертый, но его не стало недавно, то есть не при мне. И больше, чем за год – это очень серьезный показатель. Да, было много раненых, но они все живы.

Когда я оглядываюсь назад, понимаю, что Украина совершенно не была готова воевать, но на сегодняшний день украинцы молодцы, многие именно на войне получили необходимый опыт. И я знаю, что украинский народ эту войну выиграет, если победит коррупцию. Я такие вещи на той же передовой видел, что хотелось просто застрелить человека, а потом сдать оружие. Без внутренней победы над коррупцией, эту войну можно и проиграть – например, не вернуть Крым. А я без Крыма Украину не представляю. У нас сейчас праздник в Грузии, потому что дали безвизовый режим ездить в Европу – и все радуются, но без Сухуми, без Осетии – это совсем не та радость. То же самое может быть и с Украиной, главное – этого не допустить.

Вика Ясинская, “Цензор. НЕТ”

Источник