КОМАНДИР АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ОРУДИЯ ЭДУАРД СОРОКА: “Я ДУМАЮ, ЧТО МЕНЯ ЗАЩИЩАЛ АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ – МОЙ СЫН. ОН УМЕР ОТ ЛЕЙКОЗА В 2010 ГОДУ, ЕМУ БЫЛО 7 ЛЕТ”

Мне все время везло на войне. Я думаю, что меня защищал ангел-хранитель – мой сын. Он умер от лейкоза в 2010 году, ему было 7 лет. Говорят, что ребенок, который умирает, становится ангелом. Я тоже в это верю, мне так просто легче думать. А с женой мы расстались еще до того, как Руслана не стало.Я родом из пгт Новониколаевка, это Запорожская область. Мои родители и сейчас там живут, а я пока что обитаю в Киеве.
До войны я периодически работал в столице строителем и водителем.

В начале августа 2015 года меня призвали. Я прошел комиссию, и меня два месяца никто не вызывал, пока я сам не позвонил в военкомат. Там сказали, что я нахожусь в резерве, но вскоре позвонили и предложили пойти служить в комендантский взвод 55-ой бригады, в роту, которая защищает штаб на выезде.

Тактике ведения боя нас обучала группа волонтеров “Скиф”. Помимо этого мы охраняли боеприпасы на складах. Спустя два месяца службы, к нам подошел наш командир и сказал, что oрганизовывается новая батарея и есть возможность пойти на фронт. Тогда я уже очень этого ждал. Нас за три недели обучили, как работать с артиллерийским орудием “Мста-Б” 2А65 (гаубица 152 мм, – ред). Затем мы поехали, отстрелялись на полигоне в Черкасском.

В 55-ке на тот момент было 4 дивизиона гаубичных батарей, но если в первом было все три батареи, то во втором не хватало 4-ой и 5-ой. И четвертую мы как раз организовали.

В начале ноября мы поехали менять вторую батарею, которая стояла под Донецким аэропортом – это был наш первый боевой выезд. Я тогда был так называемым заряжающим снаряды. Но поскольку я стоял непосредственно возле наводчика, то заглядывал ему через плечо – что и как он делает – и даже советы давал. У меня так по жизни – если мне что-то интересно, то я начинаю в это вникать до мельчайших деталей.

Наш лагерь находился в Барановке, а мы стояли за селом Очеретино, возле железной дороги – 17 км от терминалов. Работали по трем направлениям: одно – трасса, по которой постоянно проходили колонны, другое – Авдеевка и третье – Пески. То есть вели бой по секторам. Первое время, отвечая сепарам, по Авдеевке и Пескам стреляли мало, у нас в основном был аэропорт.

6 ноября мы впервые вышли на расчет и отстреляли каждым орудием где-то около 30 снарядов. 6 орудий – 180 снарядов. У нас было много целей, некоторые даже носили матерные названия. Хорошо и метко работать получилось почти сразу. Да и орудие 2А65 среди гаубиц считается снайперской.

В первые же сутки мы уничтожили много техники и живой силы. Нам давали хорошие корректировки, а это тоже очень много значит.

В одно из дежурств когда мы вернулись с огневых позиций, оказалось, что подбили Моторолу. Его ранило.

А по сепарским новостям прошел слух, что Украина использует высокоточное орудие. В общем, мы хорошо поработали, поэтому с тех пор сепары нас не взлюбили и пытались всячески изловить. А нашу батарею они тогда назвали “Призраками” или “Невидимками”, разведка это как-то по рации услышала. Они не могли понять, кто мы и откуда работаем.

Когда воюешь, а тем более, когда ты артиллерист, то со временем разницу между тем, когда стреляешь ты и по тебе слышишь очень хорошо. Когда я впервые увидел разрывы, сначала с дымом, потом с огнем,- это были сепарские минометы.

Под аэропортом мы пробыли с 5 ноября по 5 января. Весь этот период находились от него на расстоянии 17 км. Просто переезжали в разные места, меняя позиции. Часто ночью и без света. На расчет выходили добровольно. Комбат просто спрашивал, кто хочет. Я выезжал постоянно, потому что пытался максимально участвовать в событиях.

Самое главное в орудии – это четко реагирующая команда – быстро навестись и выстрелить. Если механизм не срабатывал, я брал специальную палку и заряжал его с помощью палки. Пацаны часто были мне благодарны за хорошую работу и за проявленную инициативу. Например, бывало, что гильза застрянет в гаубице, все пытаются ее засунуть, но не выходит. А я вытащил и обнаружил, что там просто бумага застряла, которая мешала гильзе стать на место. Думаю, что мое ответственное отношение к работе послужило тому, что через 20 дней меня поставили командиром орудия, хотя я был просто старшим солдатом. Позже мне дали младшего сержанта.

Когда комбат сообщил мне, что я должен принять второе орудие, я удивился, потому что у него был свой командир. Но оказалось, что в тот день он поехал на огневую позицию без взрывателя для снарядов и его решили заменить.

Несмотря на то, что я был немного шокирован новостью о своей теперешней должности, ответственности я не боялся. Когда я выехал на позицию, то уже знал, как и что делать, потому что всегда наблюдал за своим командиром. И когда комбат сказал, чтоб меня обучили, я сказал, что все уже знаю и разберусь сам.

В конце ноября в аэропорт зашел российский спецназ “Вымпел” и так называемые Зеленые береты. И почти неделю, перед перемирием, мы очень плотно работали по целям. Нам тогда давали корректировку, что ребята, надо быстро, потому что “Вымпел” наступает. У нас все было наведено на несколько точек с трех орудий, чтоб не терять времени мы по очереди отрабатывали по целям. “Вымпел” тогда понес большие потери – в районе 30 человек погибло.

За тот горячий период было такое, что мне дают цель – я отстреливаю 5 снарядов, дают еще одну, с изменением буквально в 2 градуса, – и еще 5 снарядов идут следом и тут же – 20 снарядов бегло, то есть один за другим. После этого краска на стволе моей гаубицы облезла от накала. Когда заканчивались наши снаряды, мы брали у соседей, а еще таскали из машины. Тогда были ожесточенные бои в аэропорту. И очень нужна была наша поддержка. За сутки я выпустил со своего стола 106 снарядов.

Как-то в один из дней пришла корректировка о том, что надо выстрелить по первому этажу старого терминала, где находились сепаратисты, а наши парни были на втором, поэтому надо было очень четко проверить настройки. Когда я был готов стрелять, доложил старшему офицеру батареи, Богачуку Сан Санычу, об этом.

Он спросил, уверен ли я, что все четко? Я ответил, что уверен – и он дал добро на огонь. Мы выстрелили и попали в цель. Сейчас Богачук – командир 5-ой батареи.

Когда я стал командиром, мне понравилась работа моего наводчика, Гайдука Юры. Молодой пацан, 28 лет. Он шел на расчет всегда раньше меня. Я сразу не понял почему, а потом заметил, что нам только первую цифру дали – Юра ее услышал и сразу побежал наводить пушку. Поэтому мы очень быстро наводились. С ним мне повезло, но были люди, которые пили или просто безответственно относились к своей работе, и им реально приходилось бить морды.

C 9 декабря объявили перемирие и стрелять нам фактически запретили. А аэропорт в это время захватывал противник. И если бы мы его прикрывали в таком же духе, как за неделю до перемирия, возможно, его бы никто не захватил.

5 января нас отправили в отпуск. Через 15 дней прибыли в часть, подготовились, 28-го числа мы снова поехали в тот же сектор, но прикрывали уже не аэропорт, а Пески и Авдеевку.

Когда мы cнова приступили к работе – в первые же сутки остались на два дня на расчете, и за это время я выстрелил 155 снарядов. Это было 30 января. Но если в первый раз, осенью мы понимали цели, нам говорили куда стрелять и попали мы или нет, то во второй раз было ничего не понятно: ни где цели, ни куда стреляем, ни куда попадаем. Осенью мы знали для чего стоим, знали о своих победах. Солдату ведь очень важно знать результаты своей работы.

В феврале было объявлено перемирие, но 16 числа я со ствола выпустил 112 снарядов по вражеским позициям, в ответ сепаратистам, которые его спокойно нарушали.

Когда я был командиром орудия, то чувствовал себя на своем месте, несмотря на то, что раньше я никогда в жизни не думал, что буду воевать. Но когда я попал на войну, понимал, что я пришел выполнять свой долг.

Сейчас спасибо, что дали УБД, и если дадут то, что обещали – земли и так далее – тоже спасибо, но я шел не ради этого. Я пошел туда, потому что понимал, что есть проблема, которую надо решать. Но, если бы руководство делало свое дело и нам давали бы нам возможность работать так, как мы можем, на полную мощь, то мы бы уже давно были бы у границ. Это вполне реально – надо только захотеть. Когда к нам уже во время перемирия спецназовцы приехали, третий полк, поставили вышку. Корректировщик их был в Песках. Он доложил, что стоит вражеский окопанный танк, БТР окопанный, нужно накрыть. Мы наводимся, даем запрос в штаб, но нам не дают разрешение на стрельбу. То есть парни просто сворачиваются и уезжают. Потому что смысла в их действиях не было.

Весной мне нужно было по некоторым причинам вернуться домой – были проблемы со здоровьем. А на фронте тогда все равно делать было особо нечего: кто-то в связи с бездельем пил, а меня это раздражало.

Уже летом я вернулся опять в комендантский взвод, потому что понимал, что на фронте сейчас все более менее спокойно. А участвовать в событиях охота тогда, когда ты нужен, а не сидишь и ничего не делаешь. Я думал перевестись в какое-то подразделение, чтоб попасть в Пески или еще куда-то, но ничего подходящего не было, разве что разведчики, но у них уже был набран штат.

В штабе я был водителем и выполнял какую-то нужную работу. А осенью, 16 сентября 2015 года, я ушел на дембель. У меня было желание продолжить службу, но появилась девушка, и тогда на фронте было спокойно, даже считалось, что все закончится. А потом опять начало обороты набирать в октябре. Но я собирался создавать семью, понимая, что если будет обострение, то я в любой момент вернусь на фронт. Но в целом за тот период, что я действительно воевал, событий было много, и я сейчас сам пытаюсь писать об этом книгу. Правда, недавно с девушкой я поссорился и теперь у меня депрессия, поэтому не пишется ничего. Она меня ждала с армии, а когда я вернулся, то видимо, просто не выдержала. Ее ребенок даже называл меня папой, тем не менее, мы расстались. По натуре я романтик, поэтому мне не хватает отношений сейчас.

По сути, воевал-то я осенью и зимой, но горячих моментов за это время было очень много. Правда, никто из командования нас не представил к наградам. Я получил одну грамоту и медаль от волонтеров – односельчан. Они сами создали эту награду. У нас в Новониколаевке есть такая волонтерская организация “Хто як не ми?”

Не знаю, почему они так назвались, но когда я пошел в армию, меня спрашивали: “А чего ты туда пошел?” – на что я отвечал: “А кто, если не я?”

Cейчас я хочу попробовать пойти в полицию и что-то менять здесь, на том уровне, на котором могу. Чтоб изменить нашу жизнь к лучшему, нужно либо идти в депутаты, либо в другие органы власти. А вообще больно, больно от того, что люди, которые хотят что-то изменить, не могут этого сделать, а те, которые могут, не хотят, а тупо набивают себе карманы. А если взять общество в целом, то просто обидно, что они многие не понимают, какой ценой солдаты воюют на фронте и за кого.

Мне все время везло на войне. Я думаю, что меня защищал ангел-хранитель – мой сын. Он умер от лейкоза в 2010 году, ему было 7 лет. Говорят, что ребенок, который умирает, становится ангелом. Я тоже в это верю, мне так просто легче думать. А с женой мы расстались еще до того, как Руслана не стало.

Когда я шел на войну, я хорошо понимал, что могу погибнуть, но было и осознание того, что в 130 км от линии фронта находится мой дом, и врага надо останавливать там, а не дома. Многим, кто воюет, поначалу страшно. У меня не было этого страха, потому что когда теряешь сына, это очень сильные эмоции, и после такого смерть не страшна, поэтому я не боюсь умереть, а скорее, просто остерегаюсь смерти.

Текст и фото: Вика Ясинская, “Цензор.НЕТ”

Источник