“ДВЕ СУМКИ И ПЯТЕРО ДЕТЕЙ”. ВДОВА ТЕМУРА ЮЛДАШЕВА ВИОЛА О ЖИЗНИ ПОСЛЕ ГИБЕЛИ МУЖА

"Я родился в Узбекистане, вырос в Мордовии, а почти 20 лет прожил в Украине. Я принял присягу тут, тут моя семья и мой дом. Я вижу несправедливость по отношению к ним". Так Темур отвечал родственникам из России.Луганчанин Темур Юлдашев большую часть жизнь был военным, в сорок лет стал тренером и чемпионом по пауэрлифтингу, прославился как доброволец, а погиб и останется в памяти как народный герой.

Спустя полтора года после его гибели на Саур-Могиле вдова Виола Юлдашева пытается наладить жизнь с пятью детьми, оформить документы на получение финансовой помощи и обрести новый дом.

“А У МЕНЯ ДВОЕ ДЕТЕЙ И АЛИМЕНТЫ”

Когда я познакомилась с Темуром, ему было тридцать шесть и он еще служил в военкомате. Впервые я увидела его в спортзале “Динамо”, в Луганске, туда меня привела подруга.

У него была харизма. Он сильно выделялся из толпы. Но как мужчину я его сразу не восприняла. Замечала, как он подходил к девушкам, улыбался, уделял внимание то одной, то другой и думала: “Бедная жена!” А он на тот момент уже был разведен и приводил иногда с собой детей в зал.

Несколько раз он пытался со мной заговорить. Мол, зачем вы ходите? У вас же все идеально, вы совершенны! “Послушайте, молодой человек, – отвечала я, – я вообще не настроена с вами говорить и, тем более, обсуждать свою фигуру”. Он аж покраснел от такого ответа и сразу отошел. Потом даже не здоровался несколько дней. Видно было, что зол. С комплиментами больше не подходил.

А потом я перестала ходить в зал. Заниматься я начала, чтобы развеяться после развода. Мы с девчонками придем, позанимаемся, посмеемся, отвлечемся и сразу легче становиться. А как бабушка умерла, так не до занятий стало.

И вот однажды на рынке, где я работала, меня увидел знакомый тренер оттуда. Спросил, почему не хожу, я объяснила. К нему-то в один из дней и подошел Темур спросить, куда же исчезла та самая девушка. “Да она на рынке работает, рядом! – ответил тот и рассказал, где. Темур сразу пришел.

Тогда я его впервые увидела в военной форме. В зал он приходил в каком-то пятнистом камуфляже. Я думала, он охранник. А тут приходит в погонах старшего прапорщика, в военной шапке, рубашке и брюках. Как сейчас помню – пуговица на груди, казалось, вот-вот разорвется – так он накачался. Как потом оказалось, в зал Темур начал ходить в 30 лет – хотел нарастить мышцы. До этого он был очень худой. Часто повторял, что его бы такого не полюбила.

А в тот раз я, во-первых, не ожидала его увидеть, а во-вторых, опешила от этой формы. Боже мой, подумала, он что, военный? Здравствуйте, сказал он. Я вас так долго искал и наконец-то нашел. В этот момент я впервые посмотрела ему в глаза и такое ощущение появилось, что в свои собственные заглянула. Я не думала про любовь или что-то такое, но родственную душу почувствовала сразу.

Темур сперва шоколад к чаю носил. “Не надо, не носи, – говорила я, – сладкое вообще не люблю”. Тогда он стал ходить с розами. Не знаю, где он их выбирал, но стояли они месяцами. И пахли. Весь родительский дом был в цветах, я каждый день с ними домой возвращалась. Уже и соседи внимание обращали. А на рынке вообще было смешно. Подружка бежит с товаром мимо меня и кричит: “Виола, идет твой, идет! С розами!”

Еще он меня постоянно смешил. И все смеялись вокруг. Например, приглашал меня танцевать и брал свою розу в зубы. Все смотрели на нас с восхищением. “Соглашайся!” – уговаривали меня девчонки. А я не решалась пойти на свидание, боялась влюбиться. После развода с мужем у меня обида на мужиков была. Проживу и без них, думала я.

Темур меня все приглашал куда-то, а я отвечала: “Ну какой смысл? Можем общаться и здесь. Давай будем просто друзьями”. Он никак понять не мог почему, и тогда я сказала ему, что у меня сын-инвалид, и я не хочу ничего начинать. Обычно все, как только узнавали об этом, исчезали. А он постоял, подумал недолго и ответил: “Ну и что. А у меня двое детей и алименты”.

Первого мая 2005 года мы пошли на свидание, а в сентябре поженились.

“ВЫ О КАКОЙ РОДИНЕ ГОВОРИТЕ?”

Как только началась война, Темур отправил меня к родственникам в Россию. Он уже тогда чувствовал опасность, но еще не понимал, что она придет именно оттуда. Первый разговор по этому поводу у нас состоялся в конце февраля. “У меня к тебе серьезный разговор, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты уехала, потому что тут будет война”. Ну какая война, подумала я. Мы стояли на балконе, а под нами ходили люди. “Вон, посмотри, все спокойно!”

Правда, уже тогда в Луганске проходили митинги с триколорами и георгиевскими ленточками, люди кричали “Хотим в Россию!”, “Путин, нас забери!” Еще устраивали автопробеги по городу с российскими флагами. Все они искренне верили, что им угрожает Америка и “бандеровцы”, что их действительно хотят уничтожить, а в городе разместить какие-то ракеты, поэтому любой ценой это все надо остановить, а защиты искать, конечно, у России. Думаю, никто из них не понимал, к чему это все приведет.

“Это все не так просто, – говорил Темур. Он уже тогда все понимал, а я еще ничего. – Я пока объяснить не могу, но здесь, в Луганске, будут происходить военные действия и пострадает много людей. Мы себе никогда не простим, если с нашими детьми что-то случится”. Его авторитет был для меня огромен, поэтому я послушалась, взяла младших детей и уехала.

Сперва у тетечки его пожила, потом у матери. Устроилась нелегально на работу на почту, дети пошли в школу.

Темур общался с нами и родственниками по скайпу. “Твоя родина тут, в России, – говорила ему тетя. – Ты должен ее защищать”. “Вы о какой родине говорите? – отвечал Темур. – Я родился в Узбекистане, вырос в Мордовии, а почти 20 лет прожил в Украине. Я принял присягу тут, тут моя семья, мой дом. Я вижу несправедливость по отношению к ним”.

В Луганске Темур сперва ходил разнимать проукраинские и пророссийские митинги. Объяснял людям, что сепаратизм еще счастья никому не принес, что в городе скоро появятся люди с оружием. Тогда ему предложили вступить в Национальную гвардию. Он согласился, хоть и говорил всегда, что военным с милицией не по пути. Это не к добру, подумала я. И действительно – когда он ехал со своим батальоном на задание, его остановил вооруженный отряд ополченцев. Темур предложил им всех отпустить, а самому остаться. В результате, его уволокли в луганское СБУ. Там он увидел много наших, луганских. Даже тех, с кем вместе служил.

Когда я узнала об этом, решила сразу вернуться. Тем более, что меня местное ФСБ вызывало к себе. Под предлогом знакомства с новыми жителями. В итоге пытались давить на меня морально, странные задавали вопросы, угрозы.

Когда Темура перестали пытать, у него появилась возможность общаться и он звонил мне, запрещал приезжать. Но я все-таки села на поезд и вернулась. Он же у меня язвенник, кто-то должен был носить ему сухари вместо хлеба.

Когда Темуру удалось оттуда удрать, мы все уехали из Луганска.

“ДВЕ СУМКИ И ПЯТЕРО ДЕТЕЙ”

В Киеве я и пятеро детей, сперва поселились в семье майдановцев, в Катериновке (дачный поселок. – Ред.). Тогда у нас, в Луганске, уже прилично стреляли. Когда мы уезжали, то уже трупы вокруг лежали. Отец мой уезжать отказался: “Я буду тут умирать” и все. В подвале во время обстрелов сидел.

Темура из Луганска наши патриоты вывозили всеми правдами и неправдами. Он тоже приехал в Киев и начал добиваться… возвращения на Донбасс: “Там мои парни гибнут, там Луганск отстаивать надо!” А ему начали говорить, мол, ты в плену был, может, ты сдался… Он обращался то к “Правому сектору”, то просил встречи с Аваковым. В итоге написал рапорт на увольнение и поехал в славянский военкомат. Он очень серьезно относился к документам и понимал, что если с ним что-то случится, я останусь без ничего одна с пятью детьми. И все-таки, когда в августе группа вылетала на Саур-Могилу, в последний момент ему сообщили, что он в ВСУ не зачислен. Разбираться тогда было поздно, не мог же он выйти из вертолета из-за этого, правда? Почему так случилось я до сих пор не знаю.

Ну а потом он перестал отвечать на звонки. В конце-концов какая-то девушка взяла телефон и сообщила, что это штаб. Я плакала очень сильно и просила объяснить мне, где же мой муж. Мы еще ничего не знаем, говорила она, может, он еще вернется. Наверное, в тот момент я умерла вместе с ним. Не ела, не пила, не спала. Спасибо тете Наташе с Юрием Ивановичем, у которых я жила в то время, за то, что в тот момент были рядом и окружили меня своей любовью и заботой, как родного ребенка, нянчились со мной, разговаривали. Наверное, это они меня и вытащили.

Попала я к ним после скитаний по разным домам и областям. Две сумки, пятеро детей и около двух тысяч гривен в кармане – все мое имущество на тот день. Выплат социальных тогда уже не было для луганчан. Зато был поток переселенцев, волонтеры разрывались и хороших вариантов для нас не было.

Словом, я решила переехать в Харьков, куда на тот момент старших детей учиться устроили, и просила волонтеров найти мне отдельное жилье на любых условиях. Они предложили все-таки на недельку хотя бы остаться у семейной пары в их собственном доме. Так я встретила тетю Наташу и Юрия Ивановича. Они оба пенсионеры, очень умные интеллигентные люди. Они сумели нас принять как своих и переживали за меня, как отец с матерью за свою дочь. Не представляю, что было бы, если бы в тот момент, когда исчез Темур, я оказалась там, где не было бы никакой поддержки. Я бы действительно умерла, наверно.

Я знала, что если Темур попадет в плен, он все равно найдет возможность дать мне знать о себе. Он бы даже с ополченцами, пусть с одним из двадцати, сумел бы найти общий язык и передать мне весточку. Поэтому молчание не добавляло мне оптимизма.

Я все время молилась и просила: Господи, покажи мне его – хоть живого, хоть мертвого. Если он погиб, подними его из земли, мне нужна могила, куда я могу прийти оплакать его, поговорить с ним.

Однажды в харьковском храме ко мне подошла женщина и посоветовала заказать неусыпаемый псалтырь. “На сороковой день, – убеждала она, – он появится. Живой или мертвый”. Я заказала. И в первых числах октября мне позвонили и сказали, что поисковики нашли могилу, а в ней – трое погибших. Один из них – наш. Потом я посчитала – это и был сороковой день.

Поисковики работали в районе Саур-Могилы и за ними увязалась такса. Возле одной из траншей она вдруг начала рыть и скулить. Они взялись копать, а там оказалось три трупа. Без Господа Бога это было бы невозможно – это он через эту собаку все показал.

Опознать тела уже было нельзя, но одежда вся совпадала. Темуру волонтеры подарили берцы. Он звонил и рассказывал, что они, как мечта – удобные, классные, песочного цвета и шнуровка такая высокая. На теле одного из погибших были они.

Как нам потом рассказали, Темур оказался ранен. Перед ним взорвалась мина и ему осколками посекло глаза. Он своей майкой их перемотал, чтобы не болели. Потом всех раненых решили погрузить в одну машину и вывозить. Он не хотел уезжать, но его посадили. Ехали они по полю, в них попали из чего-то, и машину перевернуло. Кто смог, тот убежал, один тяжело раненый скатился в обрыв и все видел и слышал. Он говорил, что слепой Темур ходил вокруг машины и ничего не понимал. По словам Ивана Журавлева, который был в той машине и остался жив, его и еще несколько человек прямо там расстреляли. “Что вы курите или пьете? – спрашивал Ивана ополченец. – Мы в одного стреляем, а он стоит, мы стреляем, а он стоит…”. Я думаю, это он про Темура.

“МОЖЕТ, ЭТО ЕЩЕ И НЕ НАШ ПАПА ВООБЩЕ”

Забирали мы Темура из Запорожья. Нас привезли в какое-то поле за городом, там рефрижератор – большой белый вагон с нулевой температурой, а в нем пакеты. Я не заглянула внутрь.

Тела нашли в октябре, но нас уверяли, что то были парни лет по 25 и нашего Юлдашева среди них нет. Но в ноябре Маргарита (старшая дочь Темура Юлдашев от первого брака. – Ред.) все-таки сдала ДНК, но про результаты нам никто не сообщил. “Мы не обязаны были”, – сказали нам там потом. Только благодаря Ярославу Тиньченко, директору исторического музея в Киеве, мы узнали, что из троих найденных тел опознали двоих и по свидетельствам выживших третьим мог быть только Темур.

При этом еще в декабре мне звонили из СБУ и уверяли, что мой муж в плену и скоро будет дома. А 13-14 января 2015 года все-таки сообщили, что да, он один из тех троих. Мы сдали анализы ДНК еще раз в Харькове. “Мам, ну ты не расстраивайся, может это еще и не наш папа вообще”, – говорил мне младший сын. Оказался все-таки наш – у Маргариты совпадение 97%, у Аристарха – 99%.

Результатов анализов мы из Харькова ждали полтора месяца и узнали о них только тогда, когда сами туда пришли. Их зачем-то отправили в Киев и даже не давали нам заключение на захоронение. Мне пришлось бороться несколько месяцев даже за то, чтобы забрать тело мужа из Запорожья. “Мы проверяем! – говорили мне. – Знаете сколько вас тут таких ходит!” У одной из сотрудниц результаты ДНК-экспертизы Маргариты лежали на столе и все эти месяцы она ни разу не позвонила. Никто не хочет оглашать эти новости. Особенно, я заметила, жестоки женщины. Бездушные такие. Мне, в основном, мужики помогали.

Правда, были и исключения. Например, благодаря сестре Нади Савченко Вере я попала к Вовку Василию Васильевичу, на тот момент генерал-майору СБУ, дай ему бог здоровья и долгих лет жизни. Это Человек с большой буквы. Оказалось, что Вера знает парня, которого мой Темур спас, и они оба захотели помочь. Я зашла к нему в кабинет, он меня выслушал, позвал человека какого-то и тот говорит: документы готовы. Василий Васильевич повернулся ко мне и сказал: “Завтра можете ехать забирать своего мужа”.

Также мне помогла сестра добровольца Вовы Бражника – он был вместе с Темуром на Саур-Могиле. С ним такая же история случилась, только его похоронили неопознанным в Днепропетровске, а мой в рефрижераторе лежал. Она решила пойти к Муженко и меня с собой взяла. Мы пришли и он очень хорошо нас принял, сказал, что сделает все возможное, чтобы помочь с оформлением всех документов. Было видно, что он очень переживал. Сказал: “Будем делать все быстро” до сих пор все сам контролирует. Мне все время из Генштаба звонят, спрашивают, как продвигается дело, какие проблемы возникают. Если что-то не получается, то он сразу начинает помогать лично.

Недавно мы наконец получили удостоверение семьи погибшего военного. Благодаря этой бумажке мы сможем получить финансовую помощь от государства. Обещают, если у меня будет статус вдовы участника боевых действий, поставить нас в очередь на получение жилья в Киевской области и дать квартиру.

Наше нынешнее жилье в Харькове мне снимают украинцы, которые живут за границей. Я их даже не видела никогда, но очень им благодарна. Мне здесь очень спокойно и хорошо. Мне нравится Харьков, но я хочу быть рядом со всеми детьми (старшие дети Темура Юлдашева от первого брака учатся в Киеве. – Ред.). И мужем. Чтобы можно было прийти поговорить к нему. В Луганск возвращаться даже после войны я не хочу.

В Киеве мы похоронили Темура только потому, что нам дали хорошее место на кладбище. Людей не так уж много было на похоронах, но были все, кто его действительно любил. Во всяком случае, мне так показалось.. Мама Темура на похороны не приехала. Мой брат не приехал тоже, он выехал в Уфу после начала войны, женился и с тех пор мы не общались. Зато приехали две его двоюродные сестры, которые живут на западной Украине.

После смерти мужа я плакала, кричала, выла как волчица, но от Бога я не отвернулась, как многие жены. Наоборот! Я просила, чтобы мой муж был поднят, похоронен, отпет и это случилось! А ведь я могла его и не найти! Вера меня спасала тогда и спасает сейчас. Я знаю, Темур рядом и помогает мне, ведет меня, посылает людей, которые мне помогают, если я унываю и начинаю плакать, то будто приходит и успокаивает.

Темур очень любил жизнь, он был сама жизнь! Очень сильно любил детей и меня, постоянно говорил мне об этом, писал. Очень любил своих близких – маму, тетю, сестер. Не держал зла ни на кого.

Я живу сейчас детьми и в каждом вижу его. У одного его руки, у другого – глаза, у третьего – голос, у четвертого – сходство в характере. Его любовь не умерла, она в его детях! Я благодарна, что он мне их подарил, и у меня теперь есть смысл жить и любить!

В ночь перед похоронами Темур мне снился. Это даже будто не сон был, а явь. Он склонился надо мной и поцеловал по-настоящему. Думаю, так мы с ним попрощались.

Анастасия Береза, “Цензор.НЕТ”

Источник