УЖГОРОДСКИЙ ХИРУРГ АЛЕКСАНДР ДАНИЛЮК: “В АВДЕЕВКЕ ОКАЗЫВАЛ ПОМОЩЬ ПРЯМО В РЕАНИМОБИЛЕ. КОГДА СНАРЯДЫ НАЧАЛИ РВАТЬСЯ В ПЯТИСТАХ МЕТРАХ, МАШИНУ СТАЛО КАЧАТЬ”

Хирург Александр Данилюк, прошедший Дебальцевский котел, в свой законный отпуск поехал в зону АТО и три недели спасал раненых украинских военных и помогал местным жителям.

– В авдеевской больнице катастрофически не хватает врачей, – говорит Александр. – В ней работают два педиатра, один гинеколог и по одному-двум врачам по каждой специальности. Так как на базе больницы сделали стабилизационный центр, чтобы оказывать помощь раненым бойцам и мирным жителям, то здесь есть еще двое военных медиков. Им в подмогу приехал я и еще один доктор, трансфузиолог. Но мы же не числились в штате, поэтому нас как бы там и не было…

В 2014-2015 годах Саша служил врачом в 128-й бригаде. Он получил страшный опыт, когда приходилось оперировать тяжелораненых ребят минимальным набором инструментов в землянке при свете фонарей. Все это он описал в своей книге, которая готовится к печати. Но после демобилизации Саша постоянно искал возможности, как вернуться на передовую.

– Мне не раз предлагали подписать контракт с Вооруженными силами Украины, – говорит хирург. – Но я не хочу связывать себя жесткими обязательствами. А вот во время отпуска поехать туда, где больше всего нуждаются в хирургах, где моя помощь будет необходима, я запланировал еще полгода назад. Заехал в Авдеевку 15 августа. Проехал через блокпосты в Песках и Бутовке, где сейчас несет службу 128-ая родная бригада, обнялся со знакомыми бойцами. По дороге видел разбитый Донецкий аэропорт, который сразу узнал по фотографиям и видео. До этого в этом секторе не бывал… Когда вошел в больницу, у меня появилось чувство дежавю: я снова оказался в знакомой стихии. В день моего приезда сразу пришлось помогать раненому. Я тут же включился в работу. И уже не выключался. Не было дня, чтоб к нам не привезли пострадавшего на передовой. Чаще их было двое-трое. Однажды спасали одновременно пятерых бойцов. Двое из них были очень тяжелыми, с открытыми черепно-мозговыми травмами. У одного наступила мозговая кома… Военный врач оказывал помощь в приемном отделении больницы на первом этаже. А я – в реанимобиле, который стоял под корпусом. Работавший кондиционер глушил внешние звуки. Но когда снаряды начали рваться в пятистах метрах от нас, машину просто стало качать. Напряжение было жутким. Стреляли явно по “Коксохиму” и вокзалу. А стреляют, как правило, из Ясиноватой, со стороны Спартака, околиц Донецка. К счастью, все раненые, которые к нам попали, выжили. После того, как мы останавливали кровотечения, обрабатывали раны и стабилизировали состояние тяжелых, их перевозили в больницы.

Это тот самый реанимобиль, который в случае необходимости превращается в операционную

– Где ты жил?

– Там же, в больнице. Новый корпус полностью разбит. Поэтому врачи работают в старом. Нашлась комнатка, в которой мы ночевали. За все время отпуска выезжал из Авдеевки всего пару раз – сопровождал раненых в больницу Покровского. Там меня узнал один из военных врачей: что ты тут делаешь?

– Выполнял необычные для тебя операции?

– Да. Вместе с местным гинекологом сделал два кесарева сечения. Когда учился, эту операцию нам показывали, объясняли все. Я даже как-то ассистировал хирургу. Но сам я этого никогда не делал. Тут пришлось. Принял мальчика, которого родители назвали Макаром, и девочку – Соломию. За время моей работы в Авдеевке постоянно думал о том, как там живут люди. Это же потрясающе. Там зачинают, вынашивают и рожают детей под звуки постоянной канонады. Как-то я обратил внимание на детей, игравших в песочнице. Слышны были звуки разрывов снарядов, вдалеке бахало, а они спокойно играли в песочнице, даже не реагируя на громкие звуки, настолько к ним привыкли. Детвора там растет под бум-бум-бум.

А еще меня в очередной раз потрясли украинские женщины. Навсегда запомнил, как 19 февраля 2014 года девчата с маникюром долбили брусчатку на Майдане. Это было невероятно. Так же сейчас меня поражали девушки, которые работают медиками в госпиталях, медпунктах батальонов, эвакуационных бригадах. Они все делают наравне с мужчинами. Скажу больше – я-то оперировал в больнице, а они выносят раненых с поля боя. Я познакомился с удивительными представительницами слабого пола: Катей из 122-го батальона, Весной, которая работает в службе эвакуации Хоттабыча. Могу назвать много имен девчат, которых на самом деле “там нет”. Встретились мы и с Ларисой Кирикович – она, ее муж и сын работают в медицинской эвакуационной бригаде. Мы еще посмеялись, что встретились “Народные герои Украины”. Помню, с Галиной Алмазовой, которая организовала несколько карет скорых и назвала их “Ветерок”, мы познакомились в станице Луганской еще в 2014 году. Поразился: хрупкая женщина за рулем сама вывозит пострадавших! А девочки-волонтеры, которые постоянно ездят на “нулевку” – передают, отвозят, поют, готовят!!!

– Саша, как твоя семья отнеслась к тому, что ты снова уехал на войну?

– Родителей готовил к этому полгода. Мама и отец сильно поседели за время войны. Конечно же, им было сложно смириться с моим решением, но они понимали, что я его не изменю. Правда, пытались найти аргументы, которые должны были заставить меня остаться: “Нам ремонт нужно доделать”. Но я ответил: “В отпуске же люди отдыхают, а не ремонты делают”…

– Как относятся местные жители к военным?

– Те, с кем я сталкивался, – хорошо. Как-то стоял возле корпуса больницы. Одет был не совсем по-военному. Обычная футболка и брюки горчичного цвета с карманами. Такие часто носят в армии. Ко мне подошла женщина, начала благодарить и угощать сливами. При этом она говорила: “Вы не бойтесь, они не отравленные. Смотрите, я их ем тоже”…

– Первого сентября действительно стало тихо?

– Взрывы затихли еще накануне – 31 августа. А первого числа я проснулся от того, что во дворе школы, которая находится вплотную к нашей больнице, дети пели песню Александра Пономарева, в которой есть такие слова: ” я ніколи не зречуся рідної землі”… После нее раздались таки аплодисменты и овации. Приятно было от такого просыпаться.

Мы с Сашей встретились на следующий день после его возвращения из Авдеевки. В Киеве у него было запланировано несколько важных встреч. Месяц назад исполняющая обязанности министра здравоохранения Ульяна Супрун сделала ему предложение поработать в ее команде.

– Мы с Уляной знакомы с 2015 года, – объясняет Александр. – Пересеклись с ней в станице Луганской. Общаясь, сошлись на том, что у нас похожие взгляды на медицину, ее проблемы. После того, как ее назначили исполняющей обязанности министра здравоохранения, она предложила стать частью ее команды. Я сразу сказал: я не умею организовывать, реформировать, я врач. Но она нашла аргументы: “кто, если не мы, и когда, если не сейчас”. Я об этом много думал. В отпуск даже взял с собой ноутбук, где начал записывать свои мысли и советы побратимов по поводу того, как организовать фронтовую медицину. А прочитав, что Вацлав Гавел на вопрос “Зачем вы проводите люстрацию и даете власть молодым – они ж ничего не умеют”, отвечал: “Лучше пять лет ошибок, чем пятьдесят лет саботажа”, решил попробовать помочь своим опытом новой команде работать в министерстве. Тем более, что команда собралась достойная, многих людей я знаю по врачебным курсам поддержки жизни при травмах, по их волонтерской и врачебной работе на фронте, по курсам тактической медицины для бойцов. И то, как проводили нам врачебные курсы, как не отходили от слушателя, пока тот не выполнял все нужные для спасения человека действия, меня восхищало. Месяц буду стажером. За это время пойму, полезен я или нет. Заниматься я буду фронтовой медициной в департаменте медицины катастроф. Я же в Авдеевке своими глазами увидел страшные вещи. Эвакуация раненых до сих пор держится исключительно на волонтерских организациях “Госпитальеры”, “Хоттабыча”, “Ветерка” и отделившихся от них подразделениях. Только тяжелораненых вывозят скорые Вооруженных сил Украины. Те же волонтеры четко наладили радиосвязь. Информация о пострадавших моментально попадает к врачам. Промедления нет. Но все эти волонтерские организации работают на свой страх и риск. Они нигде не оформлены. Людей, которые подвергают свои жизни риску, официально там нет. И для меня главной задачей является как раз их узаконивание. Нужно оформить кареты, которые закупались волонтерами, которые ездят на транзитных номерах… Эти вопросы нужно было решить уже давно. И врачи, которые спасают жизни в зоне АТО, должны быть юридически защищены.

– В 2014 году ты пошел на войну добровольцем?

– Сразу после событий на Майдане я с коллегой отправился в военкомат. Его не взяли, потому что он не прошел военную кафедру, а мне пообещали перезвонить. Три месяца была тишина. Звонок раздался в июне, как раз когда я готовился к защите звания магистра хирургии. В университете как узнали, что меня забирают в зону АТО, не хотели отпускать: “Тогда ты еще год должен будешь проучиться!” А я готов был все сдать экстерном. Но деканат уперся. В военкомате на это мне сказали: “Ничего страшного. Мы выбрали нового президента, АТО уже скоро окончится”… Но в день моей защиты погибли первые ужгородцы. Вечером, узнав об этом, я вышел на набережную, меня разрывало на части, думал, сдурею. В тот момент готов был записаться в любое подразделение. Главное было – идти на войну. Понимал, что, возможно, если бы я был там, рядом с ребятами, кому-то мог спасти жизнь. От самой этой мысли не мог успокоиться. На следующий день снова пошел в военкомат, сказал, что больше ждать не буду. И в июле меня призвали в медицинскую роту 128-й бригады. После подготовки на полигоне в первых числах сентября мы приехали в зону АТО. Это было село Теплое Луганской области. Не успели мы еще там осмотреться, расселиться, как нас обстреляли “Грады”. А я же в жизни войну не видел, даже фильмы о войне не любил смотреть. Как же было страшно! На Майдане почему-то такого чувства не было. А здесь..

Жутко было и когда вывозили первых раненых. Скорых не было. Грузили ребят на бронетехнику. Те, кто здесь находился уже три месяца, были ужасно истощены. По ночам невозможно было поспать хотя бы час. Каждые сорок минут звучала команда “воздух” или “небо”. Нас обстреливали. Так как все блиндажи были заняты, запрыгивать приходилось в окопы. В одну из ночей, когда крыли нас особенно сильно, водитель нашей водовозки Макс неожиданно меня спросил: “Саша, а ты умеешь молиться?” У меня аж мороз пошел по коже. Говорю: “Помню “Отче наш”, но на венгерском языке, ведь я наполовину венгр”. Он отвечает: “Давай попробуем вместе вспомнить”. По словечку восстановили молитву на украинском языке, благодаря чему до утра и дожили. 5 сентября было объявлено перемирие и действительно стало тихо.

Сразу после этого часть медроты, которая находилась здесь уже давно, уехала, оставив меня на десять дней начмедом. Более старшие коллеги посмотрели на меня: ты сможешь. Ну, думаю, недельку продержусь, а в итоге довелось ” держаться” три месяца … Мне показали карту, боевые позиции бригады, рацию оставили. Когда меня первый раз вызвали, я ответил, как привык: алло. Долго еще за это надо мной издевались.

У Саши необычный позывной для медроты – Смайл, что переводится как улыбка. Но и дали его не просто так. Саша настолько позитивный человек, что практически всегда улыбается.

– Это я уже сильно изменился, – скромничает доктор. – Раньше был настроен гораздо более позитивно. Но честно скажу, если бы не мой такой настрой, я бы сошел с ума. Я и начал записывать то, что происходило под Дебальцево, потому что мой мозг так устроен, что быстро забывает все плохое. И я начал записывать, чтобы было потом что будущим детям рассказать, чтоб история сбереглась. А друзья меня убедили, что я должен писать книгу. После выхода из Дебальцево нам дали отпуск. И на службу я уже вернулся с ноутбуком. Мы находились тогда в Станице Луганской, и я все свободное время записывал то, что помнил об окружении. Бывало, пишу и реву, ведь вспоминал погибших. И думал: я знал человека всего шесть часов, а он на всю жизнь дал заряд позитива.

Во время нашей встречи Саша читал выдержки из своей книги, в которой описал девять дней окружения под Дебальцево. Пока она существует только в компьютере

Когда мы работали в нашем блиндаже, без света, с понимаем, что находимся в окружении и не известно, останемся ли живы, некоторые просто не могли работать. У кого-то началась истерика. У моих сестры и невесты сохранились сообщения, которые я отсылал уже из окружения: “Я жив. Молитесь”, “У нас много раненых, связывайтесь с Красным Крестом и ОБСЕ”. И при этом постоянно поступают все новые раненые. Привезли одного. Легкого. Дениса Чабанчука. Следом за ним заносят бойца с тяжелым повреждением ноги Виталия Лотоцкого. Тот, что полегче, говорит: иди к нему, не трать на меня время, я выживу. Хватаешься за более сложного. Понимаешь, что ногу нужно ампутировать. Как об этом сказать? Но Денис давай нам помогать, объясняя бойцу: зато у тебя никогда ноги не будут болеть. И раненый сам начинает шутить. По ходу ампутации начинаю расспрашивать Дениса, ведь он лежит тут же, рядом, о его жизни. А к тому моменту, чтоб ты понимала, в наш блиндаж уже дважды попали “Грады”. Деревянный потолок разбит, дерево висит над головой. И понимаешь: следующее попадание, и тут будет братская могила всей медроты и раненых. Напряжение было страшным. А Денис просто давал нам позитив, подбадривал. И он продолжал нас заряжать, когда я оперировал Вадима Свириденко – он же поступил к нам с ранением бедра и руки. Он, увидев меня, теряя сознание от большой кровопотери, произнес: “Данилюк, и ты тут!” Киевлянин находился на блокпосту, через который все перелетало. А в тот день он поехал за раненым и сам пострадал. Денис поднял нам настроение. А я не успел попрощаться ни с ним, ни с Вадимом. Их погрузили в грузовик, чтобы прорваться в Артемовск, пока я заканчивал очередную ампутацию. Их было 13… Они дважды подорвались на минах. И как рассказывал единственный выживший наш санинструктор Вадим Свириденко, все замерзли ночью в поле… А его самого четыре дня не могли найти. Я был в ужасе от этого. Единственное, что меня поддерживало: что все раненые, с которыми мы выезжали, остались живы. Я созванивался с Харьковским госпиталем, узнавал, как каждый из них. И ждал новостей о Вадиме. Внезапно мне звонят: как угодно зайди в интернет и посмотри снимок, это Вадим или нет. Я рыдал от счастья, узнав в раненом, которого забрали в донецкую больницу, нашего санинструктора. А когда я услышал его голос из больницы Днепра – это было самый счастливый день моей жизни. Тогда я за все время войны вновь начал делать записи в фейсбуке. Из-за тяжелого обморожения ему удалили кисти и стопы. Но он уже использует протезы и вернулся к активной жизни. Я к нему приехал в киевский ожоговый центр, где он долгое время находился в реанимации, зашел, а он встретил меня словами: “Данилюк, снова ты!”

Я вообще старался не отпускать Вадима от себя, потому что это стопроцентно надежный человек, на которого можно положиться. Но фельдшер с одного из блокпостов попросился уехать домой – отец умирал. Больше никого, кроме Вадима, туда нельзя было отправить. Он – единственный фельдшер. А это был один из самых тяжелых блокпостов. Его назвали “Ангел”. Но место совсем не ангельское. Я регулярно проверял все посты, отвозил лекарства, забирал больных. Как только приезжал к Вадиму, сразу начинался минометный обстрел. И я долго корил себя, что не забрал его оттуда еще в 2014… Но если бы уехал Вадим, на его месте был бы другой человек…

Из Дебальцево мы выходили ночью, неожиданно для россиян, которые уже позасыпали на блокпостах. И тут мы. Сразу же начинали стрелять. Бои были долгими и тяжелыми, нас обстреливали, как в тире из разного оружия. Но это война. Поэтому я считаю, что по итогу выведение нашей бригады было все-таки успешным. И комбриг шел с последними танками. Когда я увидел его глаза уже после выхода из окружения, меня они вдохновили. Мы не были брошены.

Мне так и не пришлось ни разу выстрелить во врага. Даже при выходе из Дебальцево я всего лишь подавал магазины. Но когда у побратимов закончились боеприпасы, я поднял свой автомат и готов был стрелять, но благодарен судьбе, что мне так и не довелось это сделать. Правда, мы заехали в яму, и КРАЗ, в котором мы находились, перевернулся. Нам же все колеса пробили. Это была машина с боеприпасами. Ящики сдвинулись и защемили ноги мне и еще нескольким ребятам. Мы повисли головами вниз. То есть финиш. Я подумал: не убило меня за сто метров до этого, так тут просто придавит. Но ребята, которые ехали вместе с нами и выскочили, на руках держали КРАЗ, чтоб он не лег окончательно. При этом мимо свистят пули… Нас освободили. КРАЗ поставили на диски, и мы еще немного ехали на нем, пока он окончательно не остановился. Затем пересели на другой грузовик. Этот эпизод я тоже подробно расписал в своей книге.

Мы долго говорили с Сашей. Вспоминали Майдан, он зачитывал отрывки из своей книги. Ее обязательно нужно издать. Но Данилюк пока не общался ни с одним издателем – не было времени.

– Пока в моей стране идет война, я должен делать все, что от меня зависит, – напоследок сказал Александр и отправился на встречу с представителями Минздрава.

Этой весной в Черновцах Александр Данилюк получил негосударственный орден “Народный герой Украины

Виолетта Киртока, “Цензор.НЕТ”

Источник