АНДРЕЙ СКАЧКОВ: “В МАШИНУ, КОТОРАЯ ЕХАЛА ПЕРЕД НАМИ, ПОПАЛ ТАНКОВЫЙ СНАРЯД, ОНА ВЗОРВАЛАСЬ. Я ВЫВЕРНУЛ РУЛЬ ВЛЕВО И ПОГНАЛ ПО ПОДСОЛНЕЧНИКАМ”

26-летний донетчанин Андрей Скачков после выхода из Иловайского котла попал в плен и провел в нем год. Доброволец стал последним из бойцов батальона "Донбасс", кого освободили. После реабилитации и восстановления документов Андрей снова пошел служить в родное подразделение

На встречу с побратимами возле Михайловского собора Андрей Скачков (Сэм) пришел с невестой. В эти дни боец “Донбасса” вспоминает не только события двухлетней давности в Иловайске, но и то, как его освобождали из плена ровно год назад

-…Мы выехали из Иловайска колонной 29 августа в четыре утра. Сначала шли наши батальонные машины, по дороге к нам присоединялись соседние подразделения. В итоге получилось три большие колонны, в каждой более 20 единиц техники. Тяжелой техники в ней не было. Практически вся она была сожжена, пока мы все находились в самом Иловайске. У нас были гражданские машины, грузовички и трактора. Я ехал на ГАЗоне 53-м, обычном, гражданском. В кузове находились ребята из моей боевой группы. В общей сложности восемь человек. Со мной сидел мой друг Саня Гном. До этого я не ездил на грузовых машинах. Пришлось… Под Попасной научился автобус-лайнер водить. Надо было срочно ребят забрать, потому что должна была арта вражеская работать. А водитель ушел куда-то. Я и поехал за рулем, некогда ждать было…

Выходили мы не быстро. К нам присоединялись машины, кого-то мы ждали. По дороге автомобили выходили из строя, их приходилось тут же чинить. Мы шли из Иловайска в сторону юго-запада. Через Многополье, Червоносельское… Обстреляли нас около восьми часов. Перед нами ехала машина. Она поднялась на горку, в нее танк стрельнул, все разорвалось… Я тут же вывернул руль вправо и объехал горящую машину справа по полю, по подсолнухам. Тех, кто застревал, сдавал, тех взрывали тут же из ПТУРов… Тех, кто поехал налево, расстреливали просто в лоб. Так погиб в пожарке Тур, командир первой роты. Сдетонировал заряд о плиту его бронежилета. Первый раз видел лопнувшую вогнутую плиту.

Первая команда, которая подается при обстреле: “в укрытие”. Увидев три дома и небольшой садик, заехал в него, остановился. Мы заняли круговую оборону. Потом в этом доме прятали “двухсотых”, раненых… Нельзя было их оставлять возле машин, потому что их достреливали, взрывали… С другой стороны села работали снайпера. Пока взрывались боекомплекты, все дымилось, можно было как-то объединиться, сгруппироваться. Новую машину подорвали, горит все, можно перейти, подтащить раненых… Вот кто мог, тот к этим трем домам и прибился.

Нас было много. Те, кто не спрятались в подвалы домов, пытались что-то делать, объединялись. 36 часов мы держали оборону. Миша Лермонтов и Дед командовали нами. Боекомплекта у нас практически не было. Я из машины прихватил не многое. Успел взять “Шмель”, отжатый у сепаров, две “Мухи”. Остальное было под сиденьем в машине. Я не смог достать. А затем все это взорвали русские… Сгорели и мои вещи с документами. Они лежали в сумке, а наверху – гранаты. Мы работали только на прикрытие. Выстрелит гранатометчик в нашу сторону – мы по нему отработаем, чтоб он ушел.

Молодец была Мери и еще несколько человек, которые не запаниковали, не растерялись. Мы перетаскивали раненых в средний дом, а девочки оказывали им помощь. Мери – одна из лучших медиков, которых я знаю. У нас вообще много было девочек в батальоне. Масяня, Строитель, Алина, стрелок, – не каждый мужик сможет работать так, как она.

За эти полтора дня, которые мы держали оборону, выходили за ранеными и убитыми. Не всегда это заканчивалось хорошо. Так погиб танкист из моего подразделения. Он с другими пошел за нашими “вухсотыми”, несли “Нацика” на носилках, и танк выстрелил в их сторону. Осколок попал в руку, и за десять минут Танкист истек кровью… Но мы все равно выходили и дальше, чтоб забрать своих. А как иначе? Если ты знаешь, где лежат ребята из твоего подразделения? Я Тура собрал по кусочкам… Эней там был – его мама ко мне сегодня подходила… Он как раз слезал с грузовика, когда пулеметчик попал двумя пулями ему в голову, а сзади за ним бежал другой парень, так очередь прошила его от коленки до шеи. Мы сразу пытались забрать их тела. Но пулеметчик не давал. Тогда паспорт и телефон Энея я засунул себе в берцы – они не так горят, если что. И как раз тогда звонила его мать. Я не смог ответить и сказать, что произошло. Просто положил телефон себе.

Этой весной Андрей получил негосударственный орден “Народный герой Украины” из рук Дмитрия Яроша

Мы встретились с Андреем Скачковым, позывной Сэм, возле Михайловского собора, где проходили мероприятия, связанные с двухлетием Иловайской трагедии. Боец, поздоровавшись с побратимами, послушав молитву, согласился детально вспомнить события тех августовских дней. Рассказ давался ему нелегко. Вспоминая погибших ребят, разорванных на куски, Андрей отводил глаза и замолкал. В какой-то момент фоном для нашей беседы стала траурная песня “Пливе кача”…

– Я родом из Донецка, – рассказывает Андрей. – Работал на СТО. За событиями на Майдане следил, но не ездил ни разу. То, что делал Янукович, мне не нравилось. В Донецке мы особенно хорошо знали, как он себя вел, как забирался бизнес, как относились к людям. Моя жена и ее семья этого не понимали. Они в один момент стали за “русский мир”. И ничего объяснить было невозможно. Поэтому мы развелись. Я очень скучаю по дочке Алисе. Ей 30 августа четыре года. Мы давно не виделись… Сразу после развода я и начал искать возможность уйти воевать. Про батальон “Донбасс” к тому времени много слышал. Вот туда и записался. И сразу попал на обучение. Так как я срочную службу проходил, оружие в руках умел держать, всему учился быстро. В начале июля мы вошли в зону АТО. Первый бой был в Попасной. С первого раза освободить город не получилось. При штурме у нас было несколько раненых. Через несколько дней мы предприняли второй штурм. Он был успешным. Так началась для меня война. В начале августа мы подошли к Иловайску. Вскоре туда заехал наш взвод. И через несколько дней пришла информация, что у ребят закончился боекомплект, что они находятся в окружении. Им нужна была подмога. Командир перед строем сказал, что нужны пять человек, и кто готов рискнуть. Я вышел.

В Иловайск мы заехали в ночь с 19 на 20 августа. А уже на следующий день к нам присоединился практически весь батальон. Мы занимали школу на холме. В день флага нам устроили просто таки канонаду. Обстреливали мощно. Подбили всю технику. И крыша у нас загорелась. А в подвале мы прятали местных жителей. Их было не очень много, человек пятнадцать. Но возраст был самый разный – и 80-летняя старушка, и грудной ребенок. Двое стариков не захотели прятаться в школе, сказали: мы в сарае пересидим. И в их сарай прилетел снаряд… Когда отбили вагоноремонтную станцию, я переместился туда.

Был смешной случай. Я находился на посту и нечем было открыть консервы До ножа нужно было идти. И тут над головой пролетает осколок – тын. Я беру его, а он длинный, острый, горячий. Прямо как нож. Им и открыл себе консервы.

...36 часов после расстрела украинских бойцов Андрей до сих пор вспоминает очень ярко. Он в деталях помнит, что и как тогда происходило. Но не все детали готов рассказывать.

– Надежда, что за нами приедут, была у каждого из нас, – продолжает Сэм. – Как это будет, кто? Наши командиры вели переговоры с русскими о том, чтобы они позволили забрать раненых. На первые переговоры пошел Яцик. И его сразу повязали, потому что кто-то начал стрельбу. Затем россияне вышли на волну нашей радиостанции. Командир у них был Лиса. И те в итоге разрешили проехать КАМАЗу за ранеными. Погибших сразу не отдали, их забрали уже позже. Мы кого смогли, собрали на брезент. Они так и лежали… Мы раненых погрузили в грузовик. Их было 50 человек. А в это время с другой стороны подъехали две БМП с русскими солдатами, которые нас окружили и повели к своим позициям. По дороге нас обыскивали. Я еще психовал. Ведь как житель Донецка не рассчитывал, что меня в живых оставят. Думал, там и лягу. Обыскивают меня, я фыркнул, а мне с таким московским акцентом: “А че это ты такой резкий?” “А чего мне радоваться?” – отвечаю. И слышу шепот: “Он по-русски разговаривает”…

30 августа 2014 года 109 человек из батальона “Донбасс” попали в плен. Русские передали нас сепарам, а те отвезли в здание СБУ Донецка. Там уже задавали множество вопросов: кто, откуда, почему… Мы, “донбассовцы”, сидели все вместе, но отдельно от бойцов Вооруженных сил Украины. Через полгода к нам все же подселили киборгов из донецкого аэропорта.

– Как вы узнавали, что происходит на фронте, как давали о себе знать?

– Никак. Только когда приезжали журналисты и нас снимали, давали телефон, чтобы можно было позвонить родным. Я тут же набирал маму. Она вместе с отцом живет в Краматорске, куда после начала войны пришлось переехать. Моя семья уже 30 августа знала, что я попал в плен. В этот день у моей дочери Алисы день рождения. Я набрал бывшую жену: “Извини, у меня не получится приехать”… Честно говоря, планировал пробраться собачьими тропками в Донецк, чтобы увидеть свою девочку. “Понятно, – сквозь зубы сказала она. – Где ты шляешься?” На это я ответил: “Я, наверное, в последний раз звоню, а ты…” После этого я вытащил карту и телефон закопал.

В плену Андрей был ровно год без одного дня. До 20 апреля 2015 года он находился в здании СБУ Донецка. В январе и феврале 2015 года, после уничтожения Донецкого аэропорта, Сэма с побратимами возили доставать из-под завалов погибших.

– Один раз за эти полгода меня вывозили в Россию, – продолжает Сэм. – Везли в машине, наручниках через Изварино. Допрашивали меня в кабинете города Донецка Ростовской области, где допрашивали Савченко. До сих пор не понимаю, зачем меня туда возили. Они сами рассказали мне гораздо больше, чем я знал. У них была вся информация. Все снимали, документировали, но журналистов не было. Я включил неадеквашку, которого трижды контузило и от которого не добьешься никакой информации, потому что я сам ничего не знаю. Говорил: “Нам в батальоне ничего не рассказывали. Знаю своего командира, да и то – только позывной”. Они тут же открывают базу данных. “Говори свой позывной”. – Сэм. Мне тут же начали читать: Скачков Андрей Олегович, идентификационный код, где проживал, когда пришел в батальон. И такие данные у них были на всех: Семенченко, который вовсе не Семенченко, на Филина… Когда меня вернули в “ДНР”, сказали: тебе светит расстрел или пожизненное. И после этого меня перевели в следственный изолятор Донецка. Сначала я сидел сам. Затем ко мне подселили дурачка, который четыре раза на “побед” лежал – это дурдом городской. Он сам себя оболгал, сказал, что служил в “Азове”. Там я пробыл до июля 2015 года. После чего меня поставили перед воротами: свободен. Неужели правда свободен, – подумалось. Ворота открываются, а там машина и три человека с автоматами. Они перевезли меня и еще пятерых ребят, с которыми я сидел в СБУ Донецка, в Луганск. Мы встречались только на обеде. После чего нас разводили по камерам. И раз в три дня меняли камеру. Я не знаю, где именно мы находились – окон не было. 23 августа меня снова перевезли в Донецк.

Сэм стал последним “донбассовцем”, которого освободили. Произошло это год назад – 28 августа.

– Мои друзья, которые были в плену и которые вернулись домой, ходили по всем инстанциям, рассказывая, кто еще остался в руках сепаров. Золотаренко и Дима Кулиш (Семерка) не раз обращались в СБУ, другие силовые структуры, – продолжает Андрей Скачков. – На День флага один из бойцов батальона выступал перед президентом: “Освободите Сэма, или мы все откажемся от наград”. 24 августа расклеивали плакаты с призывами спасти меня. Плюс этот вопрос вынесли на обсуждение во время встречи Порошенко с Меркель и Оландом. Благодаря всем этим действиям я и вышел на свободу.

– Вас обменяли?

– Да, на двоих человек вроде бы из группы Боксера, которые были задержаны в районе Мариуполя.

– Как проходило освобождение?

– 25 августа сказали: собирайтесь с вещами. Но ничего не произошло. Я подумал, что все снова отложилось на долгое время, ведь только в августе 19 раз мне говорили, что будет обмен. И ничего не происходило… Мой охранник сказал: “Похоже, завтра точно будет обмен, потому что нам сказали новую форму надеть, оружие почистить. Приедут журналисты, будут снимать обмен пленников”. Кстати, еще немного времени, и мой охранник-сепаратист бросил бы все и пошел служить в Вооруженные силы Украины. Я с ним постоянно беседовал. И он уже сильно колебался…

27 августа в здании СБУ я увидел Владимира Рубана. Нас перевезли на нулевой блокпост в районе Марьинки. Там мы пересели уже в машину Рубана. Затем в Краматорске был долгий допрос украинских эсбэушников, которые должны были выяснить, не завербовали ли меня. Мало ли что происходит с пленниками, как с ними работают. Я только за такие разговоры. Только в полночь, увидев родителей, я понял – свобода!

Родители Андрея Скачкова

Ко мне шел, хромая, младший брат. Только тогда я узнал, что он в составе 93-й бригады воюет, был в донецком аэропорту, получил ранение в руку и ногу. Когда я звонил, мама мне этого не говорила. Наутро мы поехали в Киев на День памяти Иловайской трагедии. Я был белым, как побелка дома. Ведь за год не провел ни дня на улице, на солнце.

Уже на следующий день после освобождения из плена Андрей приехал в Киев, чтобы почтить память всех погибших в Иловайске

– Произошла переоценка ценностей после плена?

– Я стал ценить свободу, а материальное отошло на второй план. Раньше жалел: потерял дом, работу, машину. Сейчас главная мысль – живой!

– Когда принял решение вернуться в батальон “Донбасс”?

– На следующий день после освобождения. Меня не пускали, пока не пройду реабилитацию, не разберусь с документами. Снова вернулся на службу официально в феврале этого года. Но к ребятам стал ездить с декабря. Меня звали в разные подразделения, но я решил остаться там, где начинал. Мы, увы, на первой линии не стоим. Небольшие выезды были в Широкино. А сейчас нас вовсе вывели из зоны АТО, мы находимся на полигоне в селе Старе неподалеку от Киева. Брат тоже продолжает служить в 93-й бригаде. Сейчас находится в Яворове Львовской области на совместном обучении с канадцами, американцами.

– Как может закончиться конфликт на востоке страны? Вы видите пути решения?

– Только со сменой власти в России. По-другому – никак. Я совершенно искренне убежден, что Порошенко – лучший президент за время существования Украины. В такой нелегкий для страны период он уже сделал столько реформ. У меня нет к нему претензий. И во время парада, когда президент сам пошел навстречу тяжелораненому Игорю Гордийчуку, чтоб вручить ему звание, а не ждал, как положено, пока тот подойдет сам, это было правильно.

Во время нашего разговора рядом с Андреем сидела маленькая хрупкая девушка. Когда речь зашла о самых тяжелых днях, которые пришлось пережить “донбассовцу”, она взяла его за руку и крепко держала до конца интервью.

– Мы познакомились с Евгенией 8 октября 2015 года, когда провожали в Борисполе нашего раненого Олега Ивахнюка в Барселону, – рассказывает о знакомстве с возлюбленной Сэм. – Он получил ранение еще во время освобождения Попасной, и все никак не восстановится. Женя приехала снимать сюжет для новостей. Мы начали общаться, а вскоре и встречаться. А 24 июля, в день освобождения Лисичанска, меня пригласили туда, еще и орденом наградили. И я сделал предложение Жене перед всем городом. Свадьбу запланировали на 5 ноября в Киеве.

По словам Андрея, Женя ехала на съемку в аэропорт. Его историю она знала, но очень поверхностно. После съемки она быстро уехала делать сюжет, но в интернете стали общаться с Сэмом. Как-то созвонились, решили встретиться.

– А я говорю: какой формат нашей встречи? Думал – может, Женя по работе хочет еще что-то записать, будет камера, – улыбается Андрей. – И тут я понял, что я осел. Потому что это будет свидание.

С Андреем они видятся достаточно редко, ведь он постоянно в разъездах, поэтому всегда не хватает времени наговориться. Один раз Женя ездила в Краматорск. В Лисичанск ей удалось вырваться на один день – хотелось быть рядом с Андреем, когда его будут награждать. А он со сцены говорит: “Женечка, можно попросить тебя подняться на сцену?”. И, конечно же, на предложение Андрея выйти замуж она тут же сказала “да”.

Предложение выйти замуж Андрей сделал Жене в Лисичанске в июле. Свадьба запланирована на ноябрь

– А я думаю, что обязательно настанет день, когда мы с Женей поедем в мой родной Донецк, я ей покажу места моего детства, – добавляет Андрей. – Этот день обязательно настанет!

 Виолетта Киртока, “Цензор.НЕТ”

Источник