РОМАН СИНИЦЫН: “НА АТТЕСТАЦИИ “БЕРКУТ” ВЕДЕТ СЕБЯ НАГЛО, ВЫЗЫВАЮЩЕ. ВСЕ, КАК ОДИН, ТВЕРДЯТ, ЧТО НИ В ЧЕМ ТАКОМ НА МАЙДАНЕ УЧАСТИЯ НЕ ПРИНИМАЛИ. МНОГИЕ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ИДТИ НА ПОЛИГРАФ”

Как проходит переаттестация сотрудников милиции? Отчего многие приходят на собеседование испуганные и зажатые? Как получилось, что у некоторых начальников райотделов и их замов по логике – 17 баллов из 60? Есть ли среди аттестуемых миллионеры? И почему корочка участника боевых действий – еще не отпущение грехов?Побеседовать о том, как проходит масштабная переаттестация сотрудников милиции, мы договорились с Романом Синицыным.

Роман – известный волонтер, один из основателей движения “Народный тыл”. Собирал, отвозил, помогал, отдавал, пробивал – всего не упомнишь, впору книгу писать. Сейчас Синицын хочет вернуться в довоенную жизнь, снова заняться бизнесом. Но государство не отпускает, и Роману как уважаемому человеку предложили поработать в комиссии, занимающейся аттестацией сотрудников милиции Киева и области.

“Цензор.НЕТ” дождался, пока Синицын войдет в курс дела, и в обеденный перерыв провел с ним свое собеседование.

– Сколько аттестуемых сотрудников милиции вы успеваете опросить за день работы комиссии?

– В среднем – от 25 до 30 человек. Это в очной форме, потому что существует еще заочное рассмотрение.

– Заочное? Это как?

– Нам просто приносят документы по сотрудникам. Мы эти документы изучаем – и в 90% случаев людей потом все равно вызываем. Я не совсем понимаю, как можно принимать людей на работу заочно, глядя на одни только документы. Но это есть. Причем заочных документов нам приходило иногда до половины. И вот там, среди сержантов, вполне мог себе затесаться какой-то полковник из бывшего УБОПа. Или взводный “Беркута”.

– Общаться приходится с людьми различного служебного положения?

– Да – от младшего рядового состава до начальников райотделов и руководителей управлений.

– То есть весьма объемный срез действующей милиции. Скажи, а как они реагируют на то, что их оценивают “общественники”? Считают вас дилетантами?

– Скорее всего, да, они так думают. Но дело в том, что общественников здесь задействовано не так уж и много, от 10 до 30 процентов, в зависимости от конкретной комиссии. Кроме этого, в процессе участвуют уже переаттестованные сотрудники центрального аппарата МВД, сотрудники внутренней безопасности, журналисты, люди из новой патрульной полиции. Вон, кстати, они сидят за соседним столиком. И, зачастую, у этих новых копов отношение к старой милиции еще более критичное, чем у нас.

– Почему?

– Потому что я, например, в повседневной жизни сталкиваюсь со старой милицией не так часто. А они в ходе патрулирования очень часто взаимодействовали с дежурными частями, со следователями-операми. И очень часто наблюдали неприглядные стороны работы старой милиции.

То есть “общественники” в этих комиссиях – “одни из”. Может, у людей сложилось ложное представление – мол, это Автомайдан тестирует милицию. На самом деле все не так. В каждой комиссии есть либо один “общественник” или журналист, либо нет вовсе.

– Часто ли по ходу собеседования эмоции вырывались наружу?

– Да. Вообще, честно говоря, на собеседование они часто приходят напуганные и зажатые.

– Почему? Вы такие страшные?

– Нет, тут дело в другом. Просто это первый для них опыт такого рода. Они ведь и раньше проходили аттестацию – только тестировали их сотрудники Главка, свои люди. И многие за свои должности просто платили, это же не секрет, у нас все покупается и продается, и в милиции – в том числе. А сюда они приходят, не зная, чего ожидать. “Порешать” же не получается никак. И они очень замкнуты. Хотя в большинстве случаев у нас получается вывести их на какой-то разговор. Мы же не какие-то каратели, у нас нет задачи всех уволить и т.п.

– Какие варианты решений по тому или иному сотруднику у вас есть?

– 4 варианта: уволить, повысить, “займаній посаді відповідає ” (то есть оставить) и понизить. Это в том случае, если мы видим: некоторым требованиям человек не удовлетворяет.

И еще мы можем послать человека на проверку полиграфом. Но, опять-таки, после полиграфа человек опять приходит к нам. Важно учитывать и то обстоятельство, что на аттестацию все сотрудники приходят уже с результатами тестирования – по общим навыкам (в том числе логике) и законодательству. И с тестированием – тоже ничего не “порешаешь”, по его результатам уже можно составить какое-то представление.

– А именно?

– У нас были начальники райотделов и замы, у них по логике было 17 баллов из 60. Я из интереса пошел и сам сдал этот тест.

– И?

– Получил 43, хотя математику не знаю вообще. Журналист из моей комиссии получила 56. У сотрудников милиции за все время я видел результат выше 50 всего несколько раз.

– Спрашивается, как эти люди управляли отделом?

– Не знаю. То ли они перепуганы, то ли что-то другое…

– Скажи, а почему перепуганные, зажатые люди продолжают упорствовать в своем желании остаться на этом месте? Ну, в самом деле, зачем страдать почем зря? Вот, ты бы пошел на работу, ради которой приходится проходить через все это?

– Я – нет.

– А почему тогда они готовы мучиться с этой аттестацией?

– Ну, есть же разные сотрудники, в том числе по возрасту. А вариантов на самом деле – два. Либо человек сидит на каких-то потоках и не хочет терять деньги, потому что это его бизнес, он эту должность в свое время купил, занес сколько надо, это же вертикально выстроенная иерархия.

И есть те, кому осталось 3-4 года досидеть до пенсии, они сидят в дежурке и никакой мотивации у них уже не осталось. Некоторые так и признаются: “Ребята, мне тут совсем немного осталось…”. Выходное пособие большое, пенсия большая, уходят рано, можно еще чем-то заниматься. 6-7 тысяч гривен пенсию получать – совсем неплохо!

Есть еще “фанаты”. Следователи и опера в потертых свитерах, в основном, убойных отделов, как правило, разведенные или без семей, которые просто ночуют на работе годами. И у них, когда они о работе рассказывают – глаза горят. Но таких мало. Очень.

– Женщин среди проходящих аттестацию много?

– В структуре МВД женщин, мне кажется, до 30%. Зависит от подразделения. Женщины в основном занимаются документами. Кадровые вопросы, режимно-секретный отдел, конвой иногда, психологи, участковые изредка бывают.

– Их реакция в ходе собеседования отличается от мужской?

– Вообще с женщинами проще. Но одна плакала почему-то. Мы пробовали успокоить…Но здесь не в женщинах дело. Приходил к нам один подполковник, у него руки трусились, не мог стакан воды держать…

– Его тоже успокаивали?

– Конечно. Опять-таки, перед нами не стоит задача ставить кого-то на колени. Мы хотим диалога. Потому что часто бывает так: ты задаешь вопрос, а человек молчит, замыкается в себе, не хочет отвечать.

– Понятно, что ваша задача – определить, насколько человек соответствует выдвигаемым требованиям. А не возникает ли соблазна чем-то ему морально помочь, что-то объяснить, навести на какую-то мысль?

– Ну, это же не наша задача – просветительством заниматься. Возможно, у кого-нибудь такое желание и возникало, но, к сожалению, времени для этих собеседований сейчас не так много. Это первый регион, далее аттестация пойдет по областям. И бывает критически мало времени, нам выделяется по 15 минут на одного кандидата. И приходит какой-нибудь полковник, начальник управления ОБНОН, одной из самых коррумпированных в МВД ветвей, – и его надо прослушать и проверить за 15 минут?! Это невозможно, мы с некоторыми по 2 часа говорим!

– Сколько вообще длится рабочий день члена аттестационной комиссии?

– Я приезжаю чуть раньше других, в 8.30, и ухожу в 7-8 вечера. Иногда в 11. С часовым перерывом на обед.

– А вам дают ознакомиться с делами тех, кого вы аттестуете?

– Да, мы можем вечером получить доступ к списку тех, кого мы будем опрашивать. Вообще-то эти данные должны публиковаться в Интернете на сайте МВД. Но почему-то у них все это делается с большими перебоями. Не знаю, с чем это связано.

– Алексей Гриценко, входящий в схожую комиссию по Антикоррупционному бюро, рассказывал нам, что списки кандидатов в детективы, которые прошли тестирование и допущены к собеседованию, вывешиваются за неделю до этого этапа.

– Здесь с этим гораздо сложнее. Очень много аттестуемых, нагрузка на комиссии большая, и часто не хватает времени даже для того, чтобы посмотреть полезную информацию из открытых источников, журналистских материалов. А ведь к нам часто приходят очень одиозные менты, “зубры” с серьезным шлейфом. Многие, кстати, удаляют информацию о себе со своих страничек ВКонтакте, Одноклассниках…

– Приходится искать следы, которые не успели убрать?

– Да. Мы там и фанов “ДНР” находили. Или говорит человек, что у него нет машины – а на странице ребенка – фото БМВ…

Информация из открытых источников очень важна, но иногда не хватает времени…

– Во время собеседования сотрудникам случается признаться в случаях коррупции в их подразделениях?

– Были. К примеру, приходит на собеседование среднестатистический гаишник, который проработал в ГАИ 15 лет. Причем на заметных должностях. Мы даже не спрашиваем, брал ли он лично взятки, а просто интересуемся: “Вы вообще сталкивались с фактами коррупции? Видели, слышали что-нибудь подобное у себя в подразделении?”

– И что он?

– Уходит в отказ. И понятно, что человек врет. Потому что это априори невозможно: работая в ГАИ, не слышать и не видеть таких фактов.

А другие люди, бывало, рассказывают: да, нам сверху спускали планы: столько-то завезти туда-то. Или должность стоила столько-то. Между прочим, гаишники сейчас повально принялись рассказывать, что, мол, раньше мы брали взятки, но после Майдана – сразу прекратили!

– То есть впечатление такое, что спелись…

– Да, потому что, выходя с комиссии, они потом друг с другом общаются. И на стандартные шаблонные вопросы у них есть заранее заготовленные ответы.

– Я читаю диалоги, которые ты публикуешь – разумеется, без упоминания имен – у себя в Фейсбуке. И у меня возникает вопрос: а как все это можно выносить на протяжении десятков часов? У вас бывает реакция на то, что вы слышите? Или стараетесь держать poker – face?

– Да нет, сидим спокойно, хотя, конечно, все мы люди. Я публикую у себя самые одиозные случаи. Но есть и довольно-таки много хороших адекватных людей. Система больна, но, как по мне, она, возможно, все еще излечима. Я бы не сидел там, если бы не думал, что могу что-то изменить.

– А кто еще входит в ту комиссию, где ты работаешь?

– У меня в комиссии два новых патрульных полицейских, один человек из аппарата МВД – уже переаттестованный кадровик. Он, кстати, очень помогает. Мы же не работаем в системе, а он в курсе, объясняет, что и где человек делал, почему перевелся. К примеру, в деле указано, что сотрудник часто то переводился, то его увольняли, то восстанавливали. Становится понятно, что человека кто-то “тянет”. Или он прыгает из области в область…

– Или, как вариант, плохо уживается в коллективе…

– Да. Но вернусь к составу комиссии. В дополнение к уже мною перечисленным, в нее входят два общественника плюс один журналист. Итого – шестеро.

– А какова механика принятия решения?

– Решение принимается прямым голосованием. Про 4 варианта решения я уже сказал.

– А если расклад голосов – 3 на 3, что делаете?

– В таком случае за руководителем комиссии есть +1 голос. И его мнение решает.

– Какой случай поразил неприятнее всего?

– Неприятно, когда люди открыто врут. А у тебя есть доказательства того, что это ложь. Причем из открытых источников.

– А почему он так говорит? Понимает ведь, что такая информация может у вас быть?

– Не знаю. Понимаете, к нам иногда приходят реальные миллионеры, возможно даже – долларовые. Например, бывший начальник управления УБОП или ОБНОН области или района. Очень-очень богатый человек.

– Отсюда вопрос: попыток подкупа не было?

– У нас – нет. Я думаю, они, скорее всего, считают, что это невозможно. И, в принципе, это правильно. Не думаю, что кого-то из моей комиссии можно купить.

– Эка Згуладзе про патрульную службу в Грузии рассказывала мне следующее: “Один из мифов о реформах в Грузии заключается в том, что когда мы запустили патрульную полицию, это был стопроцентно новый кадровый состав. Нет, дело было совсем не так. Мы распустили ГАИ на 100 процентов – и набрали стопроцентно по новому подходу. И почти половину нового набора составляли старые сотрудники.

Но, к большому моему сожалению, за год мы потеряли где-то 95% этих бывших сотрудников. Из-за коррупции. Но те, кто остались, остались с нами до конца. И проявили себя замечательно”.

– Я уверен, что у нас через год-полтора должна быть еще одна переаттестация в таком или похожем формате.

– Скажи, а сколько всего человек ты имел возможность оценить в ходе этой аттестации?

– От 300 до 400, точно не считал.

– Тогда вопрос в лоб: если бы принятие решения целиком зависело от тебя, какой процент сотрудников от этого числа ты оставил бы работать?

– По-хорошему? Я бы пошел по пути грузин: увольнял бы всех, а потом – набирал бы заново. Почему? Потому что, по моему мнению, система, скорее, мертва, чем жива.

– Давай пока свернем грузинский вариант. Исходим из имеющихся реалий.

– Есть молодые сотрудники, работающие, после выпуска из академии, лишь второй-третий год. Есть надежда на то, что, вот, они еще смогут жить по-новому (если будут нормальные зарплаты).

– Я все-таки жду процентного показателя.

– Честно? Я бы оставил процентов до 30, даже заметно меньше. И то с очень большим скрипом. На самом же деле мы оставляем больше людей.

Проблема в том, что нужно не только аттестовать людей, но и реформировать саму структуру. Этим должны заниматься специалисты по управлению. Потому что люди сидят, получают какие-то зарплаты (которые сейчас подрастут). И, к примеру, весь функционал человека заключается в том, что он – оператор-программист. Спрашиваем: “А что ты вообще делаешь?” Отвечает: “Я забиваю в базу одну стандартную форму на преступников”. Господи, и это должен делать целый майор?! Он же фактически ходит и протирает там штаны.

Еще одна проблема: процесс ротации кадров идет быстро, и у нас, к сожалению, отсутствует институт подготовки новых следователей и детективов. То есть мы сейчас следователя или опера увольняем – а его же надо кем-то заменить, а…

– …а кто их будет готовить?..

– Ну, они же сейчас делают новую структуру, школу детективов.

– …И пока идет переаттестация, в МВД используют это время, чтобы делать кардинально новые шаги?

– Наверное, да. Вот, с патрульной полицией поступили мегаправильно: стали выстраивать новую структуру параллельно существующей. А потом эта структура заменила отжившую свое.

– Канадец, который консультировал процесс создания новой патрульной службы, так парировал мои опасения относительно неопытности новых патрульных: “Да, ошибки по неопытности будут. Но это – временная проблема. И несравненно меньшего масштаба, чем та, которую мы имели бы, тренируйся старые и новые кадры вместе”.

– Да! И новые копы сами признают, что делают ошибки. Но они хотят учиться и самосовершенствоваться. И я им верю. Потому что сталкиваюсь с ними в комиссиях, работаю. Это люди, многие из которых пришли в полицию работать за идею. Из добробатов АТО, с Майдана, с престижных работ ушли фактически “дауншифтерами”.

– Я тоже знаю немало таких людей. Скажи, а помимо реформы в МВД, ты видишь в Украине еще какие-то отрасли или направления, на которых реформирование шло ну хотя бы схожими темпами?

– Настолько глобально и резко – не вижу. Менее глобально – разве-что в Минэкономики, с госзакупками. Ну и были попытки реформирования некоторых направлений в Минобороны – таких как вещевое обеспечение, логистика, возможно, где-то даже в управлении и в закупках. Но это все более точечно.

– А как, по-твоему, будут себя чувствовать реформированные полицейские среди нереформированных представителей других силовых структур? Не приведет ли это к, ни много, ни мало, профессиональным и личностным трагедиям?

– Возможно. На самом деле, это логично. Потому что параллельно нужно проводить прокурорскую и судейскую переаттестации. Причем судейскую – еще раньше, чем милицейскую. Но этого сделано не было.

– Ну, ты сам видишь, что из всего этого получилось в ГПУ имени Шокина. Ноль новых кадров. Вообще, у меня есть ощущение, что новая полиция будет постоянно вынужденно ощетинена, ибо ей придется иметь дело не только с преступностью, но и с коррумпированными смежными силовыми структурами.

– Если честно, мне сложно прогнозировать, что будет дальше. Зависит от того, что будет происходить в стране.

– Завтра стартует сейчас. Кстати, у вас ведь и “Беркут” проходит переаттестацию…

– Сложная и довольно-таки больная тема. Больная и для меня лично, и для общества в целом. За эти два года напряжение в обществе по поводу нерасследованных преступлений на Майдане и действий сотрудников “Беркута” возросло до предела. Общество наэлектризовано. И любой информационный повод по “Беркуту” – болезненный.

– Ну, а сам что думаешь о переаттестации “беркутовцев”?

– Считаю что сотрудников этого спецподразделения, которые служили в период событий 13-14 годов, и не уволились с самого начала событий; были в ротах, которые принимали участие в избиении студентов, – и не уволились – переаттестовывать категорически нельзя. И в аттестационных комиссиях так считают очень многие. Да и не только о “Беркуте” речь – к нам пачками приходят гаишники, которые составляли липовые протоколы на протестующих и забирали права, к примеру, за “неостановку” во время поездок к дачам Медведчука, Януковича, Пшонки и прочих. Приходят и – пытаются пролезть дальше по службе.

– Да, но многие из них прошли люстрацию…

– Они прошли люстрацию на основании того, что были в АТО и у них есть статус УБД. Да, в начале конфликта я видел “Беркут” на передовой, на некоторых блокпостах вокруг Славянска. Видел немного под Дебальцево. Это о передовой. И десятки раз в АТО я сталкивался с “Беркутом” в желтой зоне, это 30-100 км от передовой. Дальние блокпосты. У волонтеров и военных об этих товарищах – легенды ходят. Они там “кошмарят” местных, вымогают деньги, ведут себя по-хамски, с гордостью носят свои шевроны и приветствуют водителей авто выкриком “Слава “Беркуту!” И из всех подразделений, которые я видел, эти, наверное, – самые… даже не знаю как назвать… смешные, наверное. Кстати, совсем недавно сотрудники днепропетровского “Беркута” были задержаны при попытке “протащить” фуру контрабандного мяса “через ноль” возле Верхнеторецкого (Горловка). Занимаются бизнесом, короче говоря…

– И все-таки, многие говорят, что были в АТО…

– “Были в АТО”… Хорошо – даже если были в АТО и действительно выполняли боевые задачи – корочка УБД ведь не отпускает грехи! Защищать страну – это долг, а не одолжение. Они, в принципе, присягу такую давали. И война к полиции не имеет ровно никакого отношения. У нас десятки людей из МВД – оперов, следователей – приходят и рассказывают, что были в АТО. Начинаешь спрашивать, где и сколько. Выясняется: месяц в Славянске, к примеру, был на блокпосту. При этом еще и умудрился автомат “потерять”, и такое было. Зато их никто не видел “на нуле”. Там, где можно легко получить пулю или осколок. В кафе, на дискотеках и в саунах Мариуполя, Славянска, Артемовска, Краматорска, Северодонецка – да, видели, и много. Такой себе отпуск, а потом льготы пожизненные и уход от люстрации. Я не говорю за всех, но в последнее время таких – большинство. Последний год туда было паломничество таких УБД-шных туристов: вроде, и АТО, и от фронта далеко. И я точно знаю, что даже деньги платили, чтобы в АТО поехать.

– Вернемся к аттестации этих парней. Как сотрудники киевского и областного “Беркута” ведут себя на заседаниях комиссий?

– Нагло, вызывающе. Все как один твердят, что участия не принимали. “Сидел в дежурке”, “Был водителем”, “Был на больничном”. Или молчат просто. На полиграф отказываются идти очень многие. В соседней комиссии на вопрос “Что Вы делали тогда-то и тогда-то?” один вообще заявил “Обратитесь с письменным запросом к моему начальству”.

– Ничего себе.

– Это, наверное, самое короткое собеседование было. Наверное, он имел в виду Садовника. Естественно, что переаттестацию они не проходят, и это логично.

Послушайте – мы же их не бьем и не сажаем в тюрьму, хотя многих посадить стоило бы, причем давно! А их просто увольняют. На рынке полно вакансий для обученных, физически здоровых и крепких молодых мужчин.

Тем не менее, некоторые комиссии пропускали киевский “Беркут” версии 2013-14 годов – в новую полицию. Причем даже без попытки протестировать людей на полиграфе! Хотя я не понимаю, какой может быть полиграф для “Беркута”. Я знаю об одном таком случае, когда аттестацию прошли несколько сотрудников. Один из членов комиссии от Автомайдана об этом написал публично в сети, был большой скандал. Эту и еще несколько комиссий под давлением общественности и общественных организаций в итоге переформатировали…

Допускаю, что и в некоторых других комиссиях может быть перевес в сторону сторонников позиции “оставить “Беркут” в ряде случаев”. Но все равно процент таких переаттестованных сотрудников будет критично мал. Хотя и это для меня как для главы одной из комиссий – личная трагедия и сплошное разочарование в людях.

– За перепалкой шефа Национальной полиции и Генпрокуратуры относительно аттестации четырех “беркутовцев” следишь?

– Касательно заявления прокуратуры о том, что они задержали четырех “беркутов”, которые прошли комиссии, – это бред и очковтирательство. Все это лежит в плоскости политической, или иной, борьбы между двумя мега-коррумпированными ведомствами. Ну, и мотив дискредитировать комиссии и реформу в целом, показать ее несостоятельность, я тоже не исключаю.

Дело в том, что прокуратура не предоставила документа, либо другого доказательства, того, что эти сотрудники прошли переаттестацию.

Документ, который они показали, – это стандартная справка от 7.11 (день, когда фактически и была создана Нацполиция) про то, что сотрудник был в милиции и автоматически перешел на посаду в Нацполицию. Чисто технический документ, связанный со сменой вывески из милицию в полицию. И там совершенно нет речи о том, что сотрудник уже аттестован.

У нас такие справки есть АБСОЛЮТНО на каждого сотрудника, который приходит на аттестацию в комиссию. Если же в ГПУ хотят доказать, что тех или иных людей пропустила комиссия – пускай покажут вывод аттестационной комиссии. А также аттестационный лист с резолюцией, подписями и фамилиями членов комиссии, которая этих сотрудников пропустила.

Евгений Кузьменко, “Цензор.НЕТ”

Источник