СНАЙПЕР ЕВГЕНИЙ, ПОЗЫВНОЙ НОСИК: “ВЫХОДИМ НА УЛИЦУ, ХЕРАЧАТ ТРАССЕРА. ТАК СЕПАРЫ ПРОВЕРЯЮТ, КТО ЗАШЕЛ. НАМ РАССКАЗАЛИ, ЧТО ТАМ СТОЯТ РУССКИЕ, ТАМ – МЕСТНЫЕ, А НАПРОТИВ ЧЕЧЕНЦЫ”

В Марьинке наша бригада пробыла с сентября по май. Переслужили месяца на четыре. И хорошо, что мы были на передке – там не так скучно. А когда человек сидит где-то на второй линии, в блиндаже, в поле, 5 км вокруг ничего нет, то умом можно тронуться.Я киевлянин. У меня есть высшее образование, но я почти всю жизнь работал в сфере продаж и ремонтов телефонов, начиная с 19 лет, правда, через полгода меня забрали в армию. Отслужил в армии – и вернулся в ту же контору. Потом мне все жутко надоело, уволился и пошел трудиться к знакомым, которые открыли точку по ремонту телефонов. Там я научился всему тому, что умею сейчас. Проработал так около 4 лет.

А потом был призыв, мобилизация, я попал под 4 волну. И в январе 15-го года уехал с чемоданчиком вещей на полигон.

Я понимал, что рано или поздно меня заберут – и был готов к этому. Отвертеться от армии не хотелось. Была смешная ситуация, когда я уже стоял возле военкомата, мне звонят знакомые у которых своя юрконтора – и предлагают отмазать от службы, а я говорю, что во-первых отмазываться не хочу, а во-вторых, я уже пришел “сдаваться”.

Мой военник сначала посмотрел молодой парень и сказал, что меня отправят в радиохимические войска. А я ему ответил, чтоб внимательнее прочел, что в документе написано, а то я сейчас развернусь и уеду обратно, если не будет предложений поинтереснее. Я ведь после срочки был снайпером. Хорошо, что в кабинете находился еще кто-то старший по званию, он посмотрел военник и сказал, что буду таки снайпером.

Потом начались учебки и бесконечные переезды. Объехали кучу полигонов, потому что бригада большая, и никто не знал, куда нас всунуть. Мы до последнего не знали, куда едем. Но конкретно в нашем взводе подготовка была неплохая. В АТО въехали в мае. Первое место, куда мы приехали – это Павлополь, под Мариуполем. 51 бригаду тогда уже расформировали, создали 14, и мы были первыми, кто в нее попал. Там мы прожили два месяца. Меня сразу прикомандировали к первому бату.

В Павлополе была больше игра арты (речь идет о событиях 2015 года. – ред.). С той стороны влупили – мы ответили, либо над нами это все летает, либо по нам. До ближайшего сепара там было километра 4. Иногда они вылазили в серую зону. Как снайперы мы тогда не сделали ни одного выстрела, потому что не было в кого стрелять – далеко. Бывало, что их разведка заходила в Павлополь, а наша – на их территорию. Но так, тьфу-тьфу, там обошлось без потерь.

Помню первый обстрел: мы сидели, чай варили, кушать готовили. Вдруг свист – все резко побросали и побежали в узенький, как окоп, блиндаж. Стреляли минометы 120 и 80 мм. Сидишь, слушаешь, а оно рядом ложится – и все ближе, и ближе. Тогда я подумал: “Блин, семи смертям не бывать!” – и просто развернулся и пытался уснуть. Снаряды ложились и около нас, но не задело – пошло дальше. В общем, ни в один блиндаж они не попали, но разбили нам машину, попали в дом дачный домик неподалеку. Тогда наши дали ответку – и сепары начали насыпать больше и чаще. На протяжении месяца каждый вечер был обстрел.

Но в Марьинке все было гораздо интереснее. Мы туда зашли 1 сентября, как дети в школу. Помню, как подъехали под Курахово, там сформировали колонну, разбили ее на несколько частей, чтоб не толпой заходить. Ротный у нас такой бывалый был, воевал с 51-ой бригадой, но видно, переживал тогда. И этот такой здоровый, высокий, крепкий мужик, посмотрел на нас и говорит: “Вы, п#здюки, вы сепаров не видели! Мы сейчас будем заходить в Марьинку, там гильз по колено. Будет бой – никто не шарахается, при засаде – все с брони. Каждый знает, что надо делать, я вам сто раз это рассказывал. Одного убили – никто не кипишует, все воюют. Павлополь – это одно, а здесь Марьинка, тут выезжает бэха, въ#бала, прошила 5 хат вместе с вами. Короче все, поехали!”

Все послушали – и остались в шоке. Завели “гусянку” (гусеничную технику). На броне места было мало, а сидело человек по 15. Все с оружием – не развернуться. Было уже темно. В Курахово все светится огнями – и тут мы заезжаем под Марьинку, а там темнота. Едем без фар. Никто не смеется, никто ничего не говорит, только видно огоньки от бычков, которые падают. Они летели беспрерывно. 20 км до Марьинки в темноте, мы, наверное, часа два ехали. Каждый скурил по пачке сигарет за это время. Местности вокруг не знали, разве что ротный знал и то по картам.

В самом городе кое-где был свет. Я смотрю, все какое-то пострелянное, дома разрушенные. Нас встретила 28 бригада. Залез на машину какой-то их командир, который все в Марьинке знает, и говорит, что пацаны, все будет нормально, я куда показываю рукой, вы туда и едете, только быстро. И вот он вешается за дуло пушки, и всем телом свисает над гусеницами, и как олень на 21-ой “Волге”, указывает нам дорогу. В общем, пока мы заехали, там еще кто-то из машин блуканул по дороге, но по нам не было ни одного выстрела. Мы заехали, стали, зашли на позиции – и только тогда один АГС где-то полетел и то мимо.

Позиция, на которую меня поселили, сначала привела в ступор: частный дом, в одной из стен дыра. Я спросил: “Пацаны”, что это за дырка?” Оказалось, что это пост прямо в доме. Спросил, где сепары? Беру “теплак”, чтоб посмотреть, а парни мне показывают: “Вон видишь дерево в 60 м (по дальномеру) прямо за огородом, они сюда залазят. А вон там дальше лесок метро в 250- 300, там их блиндажи”. Я посмотрел на это все и думаю: “Вот это да – лопни мои глаза”. Тогда парни успокаивать начали, что огород весь заминирован. Правда, оказалось, что на стене хоть и написано, где и что, но они сами толком не знают, потому что тут и до них минировали, и они мины ставили. Я подумал, вот это попандос. А когда узнал, что они тут уже около 10 месяцев без ротации, у меня вообще забрало упало.

Поскольку была ночь, я спросил, где можно лечь спать. Сказали, что особо негде. Что есть туалет, там уже ни унитаза, ни раковины нет, потому могу там спать. В итоге я лег спать в туалете на бушлате.

Утром проснулись. Уже по светлому осмотрели территорию. 28-ая тогда уезжала, а мы укомплектовали наши посты, расписали, кто и как будет ходить на дежурства.

Вечером опять легли спать – и в 12 ночи я проснулся от того, что орет рация и что-то валит в нашу сторону. Все в кипише одеваются, выходим на улицу, кругом херачат трассера. Оказалось, что сепары решили проверить, кто зашел вместо 28. Пацаны из 28ой рассказали нам, что там-то стоят русские, там – местные, а напротив нашей позиции чеченцы. Их было по говору слышно, они позалазили в хату, которая была напротив нас – и открыли стрельбу. Начался переполох, никто не знал, что делать: бежать некуда, блиндажа нет. Поэтому мы, 11 человек, сначала просто выбежали на улицу, стали вдоль хаты и стоим. Рации все орут, потому что они по всем направлениям полезли. Взводного было вообще не слышно, или связь такая была, или черт его знает что. В общем, начался п#здец. Прилетает “вог” в одну стену, и парня, который там рядом был немного контузило. Он только встряхнулся, отходит к другой стене, а в ту сторону РПГ прилетает.

Я с винтовкой, у меня ни автомата, ни пистолета, ничего, а что винтовкой посреди ночи можно сделать? Я ее поставил в угол, взял рацию и слушал, но пришлось принимать какое-то решение самим. В итоге решили, что будем давать ответку, раз нет командира. У нас там был отчебученный пулеметчик Леша. Он сделал ПКМ, там обычно 200 патронов, а он сделал ленту на 600, вставил его в окно и начал косить напротив, в сторону террикона. Когда он вышел, у пулемета дуло было красное, мешки поплавились. Сам Леша ни черта не слышит и спрашивает: “Ну как?” Мы говорим, что отлично. В общем, все стреляли по тем точкам, которые запомнили днем.

Сепары полезли в 12, а вся эта хрень длилась до полпятого утра, с перерывами минут на 15. Потом в полпятого все затихло, нам по рации кто-то из командиров говорит, что, ребята, внимание, возможен минометный обстрел. Уже начали петухи где-то кукарекать, мы сидим возле погреба, смотрим на него – и думаем, если в него залезть и мина попадет, он завалится вместе с нами, поэтому просидели под ним часов до 6 утра, но обстрела так и не было – все пошли спать. Вот такой у нас был первый бой в Марьинке.

Неподалеку жила бабушка. Так вот она перед этой всей фигней упаковала сумочки и собралась к родственникам на другой конец города. А нам сказала, что хлопчики, сегодня будет жарко – к вам полезут с разных сторон, будьте осторожны. А мы все на это “хаха, хихи”, мол, бабка из ума выжила. А оказалось, что нет.

В дальнейшем в Марьинке постоянно что-то происходило, но самый напряжный бой был в феврале 16-го года. Длился он 9 часов. Сепары решили попытаться прорвать оборону. А за неделю до этого, нам командиры сказали, что по данным разведки в таких-то числах противник собирается что-то натворить. В день, когда мы этого ждали, такой гул техники стоял, которого еще не слыхали, то есть ехала нехеровая колонна. Вообще, самое напряжное – это ждать непонятно чего. В такие моменты, ты фантазируешь, что все – тебе крышка. Не помню, кто из командиров подбодрил, что не ссыте пацаны, танки тут в городе не проедут, арта у нас есть – все на взводе. Но в тот момент, когда мы ждали наступления, – его не было. Все расслабились, а оно началось на следующий день где-то в обед, и бой длился до средины ночи. Их “бэхи” по лесу катались, мы их из крупнокалиберных пулеметов ловили. Тяжело тогда было то, что мокро и грязно, и ты постоянно крутишься в этом болоте вместе с винтовкой.

Мне, как снайперу, приходилось работать почти ежедневно. Я повесил тепловизор на свое оружие. Мой напарник ходил с дневным прицелом, а у меня был ночной. Волонтеры подогнали глушитель, нарезали резьбу, и сделали планку под “теплак” (тепловизор). Он числился в бригаде, это была какая-то американская помощь – крутой дорогой прибор с прицельной сеткой. Когда я его пристрелял, понял, что это реально шикарно, когда ночью, ты видишь, кто и где из сепаров шарится. Но судить о результатах моих дежурств всегда сложно. Ночью ты видишь, как движется тепловая точка и как после выстрела она пропадает, но я не знаю или он просто пригнулся, или упал, или я его убил, а может, ранил. Я жил на своем посту, ходил в наряды, но бывало, что и просто вызывали посреди ночи, когда видели какое-то подозрительное движение, а например, стрелять в открытую из автомата нельзя было.

Уже ближе к дембелю от выстрелов у меня расшаталась планка – металл съело от терний. Тепловизор начал гулять – и я видел, что точно не попадаю. Поэтому я начал ходить дежурить днем, а ночью били с подствольника (гранатомет). Ориентиры на тот момент мы уже все хорошо знали, поэтому из гранатомета закидывали, что надо.

В Марьинке наша бригада пробыла с сентября по май. Переслужили месяца на четыре. И хорошо, что мы были на передке – там не так скучно. А когда человек сидит где-то на второй линии, в блиндаже, в поле, 5 км вокруг ничего нет, то умом можно тронуться. Ну а если на полигоне, где вообще мало что делаешь, кроме как похавал, траншею вырыл, то ты там просто просиживаешь свою жизнь. Если уже идти служить – это надо куда-то в спецвойска, чтоб чувствовать, что ты что-то делаешь. А вообще надо понимать, что война не так страшна, как ее рисуют. Грубо говоря, изо всех суток ты можешь воевать 4 часа, а все остальные двадцать – нет. Если ты не дурак, если не бухаешь, если у тебя есть клепка в голове и ты слушаешь элементарные команды командира, не лазишь и не шастаешь там, где не надо шастать, то 90%, что с тобой ничего не случится, даже в такой жопе, как была Марьинка в 15-ом году. Я не говорю про те моменты в этой войне, когда была п#здорезка в 2014 и люди гибли штабелями.

Как-то чудно было по приезде домой: ты свободно идешь по улице, без броника, не в военной форме. Никто на тебя не пялится. Ты можешь зайти куда-то в кафе и выпить спокойно пива, не боясь, что тебя ВСП начнет дрючить. Это такие моменты, к которым ты заново привыкаешь.

Сначала я вернулся на ту же работу, никто меня не увольнял. Но там начались разные пертурбации не в лучшую сторону. Как-то я встретил знакомого, с которым раньше работал, он отличный мастер в починке телефонов и разных устройств, и я предложил ему открыть совместную мастерскую.

Когда мы открыли свое место по ремонту – все пошло довольно гладко. Хотя я думал, что у меня не будет лета и все время уйдет на организацию своего дела. Но нет, пока мебель делалась, кто-то пригласил во Львов, потом бах – на море поехал. В целом в этом году я, наверное, больше объездил, чем до войны.

Дела у нас сейчас идут неплохо. Но надо понимать, что точка раскручивается в среднем 4 месяца, а иногда и в два раза больше. Хотя тут в принципе проходняк – центр города. Сейчас хочется сделать сайт и начать рекламу давать в интернете. Ну и есть еще планы, которые не стоит пока озвучивать.

А вообще ремонт телефонов – это напряжный бизнес. Потому что очень много моментов из-за которых люди могут вернуться и сказать что-то вроде: “мне это не нравится, это надо переделать”. Ты начинаешь им объяснять, что оно так и должно быть или, что иначе сделать не получится, или я вас предупреждал, что так будет. Ведь всегда есть куча возражений, проблемных клиентов, тут надо иметь стрессоустойчивость. Из-за таких моментов иногда хочется все забросить, но потом думаешь, что стоп – все нормально. Но одновременно общение с людьми – это интересно. Классно, когда ты поймал волну человека – и он видит, что тебе можно доверять. Мне всю жизнь везло, и клиентов у меня больше довольных, чем недовольных.

А вообще мое любимое дело – рыбалка. Я во многом разбираюсь, но в той сфере у меня нет ни знакомых, ни поставщиков, вообще ничего, поэтому сделать бизнес не так-то просто.

Иногда бывают такие моменты – начинаешь чем-то заниматься, телефоны те же крутить и вдруг посещает мысль: “Блин, вот что я нахер делаю? И зачем?” Там, на фронте, ты делаешь какие-то большие вещи, а тут ты просто занимаешься фигней. И вот это иногда пригружает, но потом идешь куришь – и гонишь эти мысли.

В сложных ситуациях теперь я начинаю себе говорить, что все, что меня не убивает, делает сильнее. Появилась уверенность, что я сам умею решать задачи и брать на себя ответственность. Если на фронте выходило, то тут уже тем более. Раньше такого не было.

Вика Ясинская, “Цензор.НЕТ”

Источник