ДОБРОВОЛЕЦ ПАВЕЛ (ДАНТЕ): “Я ДОБИЛСЯ ТОГО, ЧТОБЫ МОЮ ПОЖИЗНЕННУЮ ИНВАЛИДНОСТЬ СНЯЛИ И МЕНЯ ПРИЗНАЛИ ЧАСТИЧНО ГОДНЫМ К СЛУЖБЕ. ТЕПЕРЬ ХОЧУ ПОЛУЧИТЬ ОБРАЗОВАНИЕ И СТАТЬ ОФИЦЕРОМ”

23-летний житель Ковеля до сих пор не получил удостоверение участника боевых действий, хотя свидетельские показания о том, что он не раз был в боях, подписали два Героя Украины: Евгений Межевикин и Александр Трепак. Не получил Павел и компенсацию за ранение.

“САМЫЕ УЖАСНЫЕ МЕСТА В АДУ УГОТОВАНЫ ТЕМ, КТО ВО ВРЕМЕНА ТЯЖЕЛЫХ ИСПЫТАНИЙ ПРИДЕРЖИВАЕТСЯ НЕЙТРАЛИТЕТА, КТО СЧИТАЕТ, ЧТО ЕГО ХАТА С КРАЮ”

– Осколки танкового снаряда вошли в мое тело, сильно повредив ногу, – рассказывает Павел. – Я потерял много крови, но не хотел никому доставлять неудобства и планировал допрыгать до приехавших за ранеными БТРами. В результате не смог это сделать – такая была слабость. Мне помогал один из бойцов. Когда мы были на середине пути между зданием старого терминала и броней, начался очередной минометный обстрел. Хлопчына, который вел меня, побежал в укрытие, положив меня на землю. Рядом со мной стоял командовавший тогда обороной аэропорта Редут – Александр Сергеевич Трепак. Он, несмотря на свист снарядов, никуда не ушел, остался со мной. И просто смотрел мне в глаза, не позволяя запаниковать или испугаться. Я видел, как одна из мин упала и взорвалась ровно между БТРами. У Редута в этот момент ни один мускул не дрогнул. В тот момент я решил: если меня вывезут, вылечусь и подпишу контракт именно с 3-им полком спецназа.

– Паша, у тебя необычный позывной – Данте…

– Когда я первый раз ехал в АТО, а дорога с Волыни до базы “Правого сектора” занимала около двенадцати часов, читал “Божественную комедию”, – отвечает боец. – И меня поразила мысль, что самые ужасные места в аду уготованы тем, кто во времена тяжелых испытаний придерживается нейтралитета, кто считает, что его хата с краю. Именно бездействие вокруг и заставило меня пойти добровольцем на войну. И когда меня спросили о позывном, я взял имя автора великого произведения и стал Данте.

– Почему пошел в “Правый сектор”?

– У меня с детства третья группа инвалидности. Я родился с пороком, в три месяца мне сделали первую операцию. Постепенно все исправили, но инвалидность – пожизненная. И когда пришло время идти в армию, в военном билете мне записали, что я не годен к службе. Моя мама, хоть она сама военнослужащая, была этому рада. Не хотела, чтобы я служил. Но ситуация в стране заставила меня взять в руки оружие. Более того, теперь я уверен, что армия – это мое призвание. Уже добился того, чтобы инвалидность сняли, признали меня частично годным к службе. И очень хочу получить образование, чтобы стать офицером. Я этого добьюсь.

В 2014 году я мог воевать только в добровольческих подразделениях: “Азове”, Айдаре” или “Правом секторе”. Учитель с позывным Скиф собирал на Волыни желающих пройти тренинг на базе “Правого сектора”. Я и записался. 18 июля мы приехали в Павлоград. В тот день, навсегда это запомнил, там отпевали погибшего бойца. Это не испугало меня, а наоборот, дополнительно укрепило в мысли, что нужно идти защищать страну.

Через несколько недель занятий две группы поехали в Пески сменить тех, кто там находился. А я остался на базе. И любым способом хотел попасть на войну. Поэтому когда 93-я бригада обратилась к “Правому сектору” с просьбой дать людей, чтобы обучить их водить танки, я тут же согласился. Кроме того, хотелось научиться всему, что могло помочь на войне. Я знал, что добровольцы отбили танк, но он стоял без дела – никто не умел им управлять, наводить, стрелять из него.

В Тоненьком, куда нас привезли, я познакомился с Адамом – Евгением Межевикиным. Он как раз исполнял обязанности командира танкового батальона, потому что Дмитрий Кащенко Кащей был ранен. Общаясь с Адамом, я впервые увидел, каким должен быть украинский офицер. Адам не отдавал приказы, не командовал, а показывал, что нужно делать, собственным примером. Просто становился и делал. Он и танки чинил наравне с другими, и нас, новичков, учил. Тогда же расконсервировали танки, которые много лет простояли без дела. Большинство из них не были на ходу. Мы восстанавливали эту технику. Из трех танков собирали один, на котором можно было воевать. И так по ходу изучали устройство танка. Ведь чтобы добыть нужную деталь, иногда приходилось полностью разобрать огромную махину. Адам все подробно рассказывал, показывал.

Меня готовили как водителя-механика. Сев за рычаги танка, понял, что управлять им можно, только если полностью доверяешь командиру экипажа. Там, внизу, ничего не видно, не понятно, куда едешь. Ты становишься просто частью механизма. Да, есть окошечко размером пять на пятнадцать сантиметров из двойного стекла. Но оно, как правило, грязное. И ты все равно ничего в него не рассмотришь.

Я быстро понял, как управлять танком. Возможно, потому, что после средней школы учился в колледже на автомеханика. Оказалось, существует пять методов, как завести танк. И просто так, впервые сев в него, это сделать не получится.

Готовя себе помощь, наши учителя больше всего переживали о том, как мы поведем себя в бою. Не испугаемся ли. Поэтому старались все же на выезды брать своих уже проверенных ребят. Мне повезло выехать вместе с Адамом трижды. К тому времени мы уже находились в Песках. И нужно было охранять позицию “Небо”. Мы выезжали в подкрепление под огнем, когда по машине лупили осколки и пули. Первый раз я был на месте наводчика, а дважды – механика-водителя. Даже пришлось чинить двигатель прямо по ходу боя.

Вообще, мне везло. Лежим как-то в гараже возле танка. И тут 120-миллиметровый снаряд разорвался прямо за стеной нашего укрытия. Металлические двери взрывной волной сорвало с петель. Но все осколки на себя приняла стена. У меня только в ушах полчаса попищало, да и все.

Жутко, когда танк стреляет. Особенно опасен первый выстрел. Ствол еще не разогретый и в кабине остаются все дымы. Однажды пришлось срочно открывать люк, чтобы экипаж не угорел от пороховых газов.

Вообще, тогда, в 2014-м, у меня было столько романтизма! Казалось, все происходящее – кино. Однажды мы отработали, заехали на позицию, и нас начали очень точно обстреливать. А я не убежал в укрытие. Тогда просто не понимал и не верил, что со мной может что-то случиться. Мне было всего 19 лет. Даже сейчас я уже немного по-другому смотрю на то, как нужно воевать, как важно прятаться… Мои сверстники тогда гибли именно потому, что не верили в смерть…

“ГРУППА ЛЮДЕЙ С БЕЛЫМИ ПОВЯЗКАМИ НА РУКАВАХ НАХОДИЛАСЬ В ДЕСЯТИ МЕТРАХ ОТ НАС. “МЫ – ГРУППА МОТОРОЛЫ”, – СКАЗАЛИ ОНИ”

– Как ты попал в Донецкий аэропорт?

– Я туда очень хотел! После того, как из отпуска вернулся механик экипажа Адама, меня отпустили домой на неделю. Вернувшись, я сразу записался в число тех, кто готов защищать аэропорт. И вскоре ночью мы сели в БТРы и поехали к новому терминалу. Оттуда ночью, в полной темноте, нас забрал в здание старого терминала Редут. Мы шли, положив руки друг другу на плечи. Под ногами все хрустело. Мы совершенно не понимали, куда идем. Не взяли с собой даже воду. На 13 человек нам выдали уже в терминале два с половиной литра воды. Когда она закончилась, мы били плитку над замурованными туалетными бачками, чтобы добыть из них воду…

Утром ко мне подошел боец “Правого сектора” с позывным Скельд (о нем Цензор.НЕТ рассказывал подробно, – ред.). Его Редут назначил старшим на одной из позиций. Он меня спросил, умею ли я стрелять из гранатомета, чтобы отбивать атаки вражеских танков. Узнав, что я никогда этого не делал, показал мне, как работает РПГ. И буквально сразу после этого начался штурм терминала.

Это было 3 октября 2014 года. Мы находились на первом этаже. И внезапно услышали, как в соседнем помещении кто-то ходит – стекло и гипсокартон трещали под ногами. Выглянули и увидели группу людей с белыми повязками на рукавах. Враг! Мы нацелили друг на друга оружие. “Мы – группа Моторолы”, – сказали нам “пришельцы”. “А мы – “Правый сектор”, – ответили. Рации были только у Скельда и Каспера, еще одного нашего бойца. “Что у вас за крики?” – спросил по ней Редут. “На нас вышли сепары”, – как можно тише объяснил Каспер. “Так берите их в плен”, – приказал командир. Но те уже сориентировались и начали бросать гранаты, стрелять. После взрыва одной из гранат начался пожар, который разделил нашу группу на две. Повалил удушливый дым. Внезапно на меня буквально вывалился Скельд – он был в балаклаве, поэтому мог дышать в том угаре. Мы с ним отошли к багажному отделению, активно сопротивляясь. Слышали по рации, что к нам пошло подкрепление. Большинство сепаров там и остались. Троих “двухсотых” с белыми лентами на рукавах я видел своими глазами.

Внезапно на втором этаже раздался взрыв. Мы услышали крик бойца с позывным Дождь, что Данди ранен. Бросились со Скельдом туда. Данди был придавлен стеной. Разгребли все, погрузили на носилки и понесли в медпункт, который находился под лестницей в подвале. Данди кричал, не мог пошевелить ногами. После этого мы со Скельдом снова побежали к нашей группе, которая продолжала вести бой. Но я на первом этаже повернул направо, а он налево. И тут раздался взрыв. Выстрелили танк. Меня оглушило. Но я осмотрелся – ноги, руки есть. И хорошо. Сделав пару шагов, понял, что в берце хлюпает жидкость. Оказалось, осколок перебил вену. Схватил жгут, начал его накладывать выше раны, но он разорвался. Вот тогда я четко понял, что не хочу умирать. Ко мне кто-то подбежал, давай помогать. Оказалось, что я весь в крови – осколки оббили штукатурку, и она посекла мне руки и лицо. В итоге на ногу мне наложили два жгута. Так как нужно было записать время пережатия, запомнил навсегда: было 15.43. Тогда же мне сказали, что Скельд был тоже ранен осколками этого танкового снаряда.

Меня отвели в медпункт. Больно было невыносимо. Уже позже оказалось, что один из жгутов в суматохе наложили прямо на рану… Кроме меня в подвале находились еще десять раненых. Редут вызвал БТРы для эвакуации, но они не могли выехать – нас плотно крыли артиллерией. Тогда он вызвал огонь на себя – враг был так близко, что, работая по нему, могли пострадать и наши позиции. Но другого выхода не было. Я спросил кого-то из наших ребят, почему не вижу среди раненых Скельда. И мне ответили, что он погиб. После этих слов у одного из наших бойцов началась паника. Я позвонил в Пески Гатыло, который командовал нашей ротой. Сообщил ему о погибшем. И попросил прислать за ранеными машины. Паниковавший боец держался за голову и раскачивался, как маятник. Я ему сказал: прекрати. Бери автомат и иди мсти за Скельда…

Когда нас вывезли в Пески, раненых осмотрела Яна Зинкевич, она же сняла жгут с моей раны. Меня отправили сначала в Покровск. Там оперировали, пытаясь достать осколок, но задели нерв. Я перестал чувствовать стопу. Уже после операции созвонился с Гатыло, уточняя, как дела у наших ребят. И он мне сказал, что погиб и Каспер. Я не мог поверить в это, ведь он провожал нас, когда увозили раненых. Но оказалось, осколки танкового снаряда не только ранили меня и убили Скельда. Один из них попал между пластинами бронежилета Каспера и повредил легкое…

Металл из моей ноги достали только в Луцке. И мне сразу же стало легче. Вскоре я уже ходил. И даже поехал с волонтерами в зону АТО, хотя еще швы не сняли. Сопровождал ребят. А еще через неделю вернулся в подразделение, в Пески. Но уже значительно изменился состав бойцов, пришли мужчины постарше. Я не чувствовал того духа, который был раньше.

Режиссер Леонид Кантер, который снимал фильм “Добровольці Божої чоти”, когда я был в аэропорту, пригласил меня к себе на хутор Обырок. И я поехал. Нужно было прийти в себя и понять, что со мной происходит.

 С Леонидом Кантером на хуторе Обырок

Пока там находился, решил пойти в полицию, которую только начали формировать. Прошел все тесты, но медкомиссия меня забраковала из-за третьей группы инвалидности… И тогда я начал пытаться ее отменить. Можно было “потерять” военный билет и оформить новый, заплатив за нужные записи. Но я решил сделать все официально. И добился своего. Меня признали частично годным к несению воинской службы.

“Я БЛАГОДАРЕН МАМЕ ЗА ВСЕ, ЧТО ОНА ДЕЛАЛА ДЛЯ МЕНЯ В ДЕТСТВЕ: ВОДИЛА ВО ВСЕ СПОРТИВНЫЕ КРУЖКИ, КОТОРЫЕ МНЕ НРАВИЛИСЬ, ХОТЯ В ШКОЛЕ ОТ ФИЗКУЛЬТУРЫ Я БЫЛ ОСВОБОЖДЕН”

Пока я проходил медкомиссии и врачей, решал, куда же все же идти – в николаевскую 79-ую десантную бригаду или 3-й полк спецназа. 22 декабря 2015 года подписал контракт с силами специальных операций. Все же слово, данное самому себе в Донецком аэропорту, сыграло свою роль. И чувствую, что нахожусь на своем месте, верю, что мы можем изменить армию. Те, кто служат сейчас, должны приходить с определенной мотивацией, чтобы им в первую очередь важно было защищать свою родину. И в правилах набора бойцов я бы изменил один пункт. Нужно проходить тесты не на знание украинского языка, а сдавать историю Украины. Мне не раз приходилось участвовать в дискуссиях с людьми, которые подписали контракт исключительно из-за хорошей зарплаты. При этом многие совершенно не понимают, кто такие бандеровцы, кто такой Шухевич, не знают основных вех истории нашей страны, не понимают, чем мы отличаемся от России. А это важно, я считаю.

– Как мама относится к тому, что ты сначала пошел добровольцем на войну, а теперь служишь в армии?

– Сначала она переживала, отговаривала. Но уже после моего ранения стала спокойнее относиться к тому, что я не могу по-другому. Это мой выбор. Я маме очень благодарен за все, что она делала для меня в детстве. Она водила меня на все занятия, которые меня интересовали. Оплачивала и борьбу, и карате, и легкую атлетику. При этом в школе я из-за своей инвалидности был освобожден от физкультуры. Такой вот парадокс. Благодаря спортивной подготовке, заложенной с детства, я смог выдержать физические нагрузки в спецподразделении.

И считаю важным для себя получить образование, чтобы стать офицером. Тогда у меня появится больше возможностей менять систему и отношение к службе. Планирую поступить в харьковский военный институт. Было бы легче это сделать, если бы у меня было удостоверение участника боевых действий. Письменные свидетельские показания о том, что я был в боях, дали два Героя Украины: Евгений Межевикин и Александр Трепак. Но пока документ мне не выдают.

Напоследок Павел достал из рюкзака книгу о жизни Шухевича. Это то, что его сейчас интересует больше всего, – исторический путь Украины, борьба ее сыновей за независимость родной страны. Несмотря на юность этого воина, он уже достаточно зрелый для того, чтобы вести за собой и принимать решения. Настоящий Герой нашего времени. И у этого Героя нет ни одной государственной награды.

Единственную награду, негосударственную, Павел получил за оборону Донецкого аэропорта из рук лидера добровольческого движения Дмитрия Яроша.

Виолетта Киртока, “Цензор.НЕТ”

Источник